Царица темной реки - Александр Бушков

– Когда как, – сказал Минаев. – Я сейчас в таком положении, что за всякую правду готов хвалить. Смекаешь?

– Не просто дам пострелять, – сказал я. – Полную обойму из автомата выпустишь, и из пистолета тоже.

Глаза у него загорелись – все-таки в некоторых отношениях оставался двенадцатилетним мальчишкой.

– Правда?

– Слово офицера, – сказал я. – Что бы ты ни рассказал.

– А дело было так… – начал Стах медленно. – Еще вечером, когда они только со свадьбы ушли, дядя Рыгор зашел к Бобренкам, где на постое стоял, и вынес оттуда свой военный плащ…

– Плащ-палатку? – подсказал я.

– Не знаю, как по-вашему, по-военному называется… Большой такой, длинный, без рукавов, с каптуром[14]. Свернул его и под мышку взял, и пошли они прямиком за деревню, вдоль речки, лесом. – Стах на миг отвел глаза. – Ну, мне ж не два года по третьему, сразу догадался, зачем парень такую штуку берет, если с девушкой в лес собрался. Коли уж обещались не ругать… Вот мы с хлопцами и хотели посмотреть рано утречком, вдруг они еще там… Ну, и увидели… Я сразу к вам побежал, в окно затарабанил… Вот и вся правдочка. Ругайте теперь, коли хотите…

– Ну что ты, – сказал Минаев все так же мягко. – За полезную правду не ругают. А правда твоя как раз полезная, ты мне очень помог, за что тебе мое искреннее человеческое спасибо. И вот что еще, Стах… У дяди Рыгора была при себе фляжка с самогоном? Прихлебывал он из нее на ходу?

– Никакой у него фляжки не было, – уверенно сказал Стах. – Может, и была, но не доставал он ее ни разу и не прихлебывал. Светло еще было, мы б обязательно увидели…

– А как по-твоему, сильно он был пьян?

– Да не так чтобы очень, – сказал Стах. – И не шатался, шел твердо, и говорил связно, все время что-то рассказывал. Я не слышал, что, но веселое явно – Алеся смеялась то и дело…

– Ну что ж, – сказал Минаев, встал и потрепал его по плечу. – Еще раз спасибо, помог ты мне здорово. Ну, не будем тебя от домашних дел отвлекать, поедем, пожалуй. А насчет танка и стрельбы дядя Рыгор потом с тобой договорится. Верно?

– Непременно, – сказал я. – Как разделаешься с делами, приходи, Стах, все и обговорим…

Лицо у него стало радостное, но в то же время хлопец оставался словно бы в тревожном напряжении. Ошибиться я не мог – успел немного его узнать. Но ничего не сказал, вышел со двора вслед за двумя капитанами. Когда отошли достаточно далеко (следователь не стал садиться в машину, неторопливо пошел вдоль улицы, и «Виллис» с черепашьей скоростью полз за нами), Минаев спросил:

– Ваше мнение, старший лейтенант? Мальчишку вы знаете гораздо лучше меня, я‑то его первый раз вижу…

– Мнение такое, – почти не раздумывая, ответил я. – В основном он говорил правду. Угроза надрать уши – это гораздо более реально и жизненно, чем взявшийся неизвестно откуда «беспричинный страх». (Я не стал уточнять, что, будучи примерно в возрасте Стаха, был однажды пойман вместе с другом Пашкой парнем из нашей деревни в точности за такую же проказу, и уши у нас дней несколько болели и выглядели сущими лопухами. Родителям жаловаться было никак нельзя – только добавили бы…) И еще. Стах, как и я, говорит, что Игорь вовсе не был пьян вдребезину, и заверяет, что никакой фляжки он не доставал, по ходу дела не прихлебывал. Получается, что Алеся нам в глаза врала – и насчет фляжки, и насчет того, что Игорь был пьянехонек в стельку. Согласны, товарищ капитан?

– Предположим, согласен, – проворчал Минаев. – Только, по большому счету, это нам ничего не дает. Теперь ясно, что они расстались как-то иначе, совсем не так, как рассказывает Алеся. И что? Ни на шаг вперед не продвинулись. Даже наоборот. То, что он был не пьян, а вполпьяна, только запутывает дело: тем более не справилась бы с ним ни девчонка, ни гипотетические нападавшие… в которых я верю плохо. Ну, а о плащ-палатке – которой там не оказалось – что думаете?

– Вот в плащ-палатку я решительно не верю, – сказал я.

– Я тоже, – брюзгливо сказал следователь. – Потому что это совершенно детская выдумка. Не учитывающая иных аспектов взрослой жизни. Молодой парень, поднаторевший в общении с прекрасным полом, знакомится с красивой девушкой, которую видит впервые в жизни и ничего о ней не знает. Идет с ней гулять… и на полдороге заходит домой за плащ-палаткой. Которая может иметь одно-единственное предназначение. Любая дуреха поймет, что к чему – а она мне никак не показалась дурехой. И тем не менее идет с ним и дальше как ни в чем не бывало. Либо она записная шлюха, привыкшая к такому обращению и обороту дел… Кстати, у вас есть о ней такая информация?

– Ну, я специально о ней сведения не собирал, – сказал я. – Но из всего, что слышал, создалось впечатление, что относятся к ней скорее уважительно. К местной потаскушке относились бы иначе, что-то да залетело бы ко мне в уши.

– Вот… Либо насчет плащ-палатки мальчишка попросту соврал…

– Я с него глаз не сводил, – сказал Шалин. – Осталось впечатление, что он лихорадочно искал более-менее подходящее объяснение вместо «потянувшей, как на вожжах, неведомой силы». А потом на мордахе отразилось сущее озарение. Вот и подсунул нам историю с плащ-палаткой, совершенно не подумав, как взрослые на нее отреагируют. Умишко все-таки детский…

– Совершенно с вами согласен, – кивнул следователь. – Я за ним тоже наблюдал, и держался он в точности так, как вы только что описали. Итак… Поскольку есть показания двух независимых свидетелей, не подлежит сомнению, что красотка нам беззастенчиво лгала и сержант был пьян, скажем так, умеренно. Вот только этот факт ничего не проясняет, наоборот, еще больше запутывает. В этой истории есть два темных места: неизвестно, как именно девушка рассталась с сержантом и почему мальчишки ни свет ни заря побежали к тому месту. Есть подозрение: то ли в одном из этих темных мест, то ли в обоих и прячется ключик. Ладно, остается еще вскрытие, посмотрим… А теперь вот что, старший лейтенант. Вы здесь, назовем вещи своими именами, бьете баклуши, поскольку обстоятельства благоприятствуют. Лично вам придется отбросить безделье и немного для меня поработать. Что я имею в виду? Я мальчишке нисколечко не соврал: человек я городской, но случалось не раз жить в деревнях. И кое-какие деревенские нравы мне прекрасно известны. Все бабы – ну, большая их часть – любят почесать языками, посплетничать. Однако в деревне всегда есть, можно так сказать, профессиональная сплетница. Которая этим прямо-таки живет, говоря казенным языком, сбор информации, ее распространение прямо-таки в ремесло превратила. На Смоленщине я даже поговорку слышал: «Нет кузницы без молота, а деревни – без бабы-сплетницы». Вы деревенский, что скажете?

– Совершенно с вами согласен, – сказал я. – Деревня, откуда я родом, большая, под сотню дворов, и таких, как вы говорите, профессиональных было целых три. Всё обо всех знали, всё, что ни случалось в деревне, начиная от мелочи и кончая чем-то серьезнее, мимо них не проходило. Такое впечатление, что могли в избы заглядывать сквозь стены, будто рентгеном…