Академия Волшебства. Незачет по злодеям - Маргарита Ардо

class="p1"> – Ты можешь мне доверять, – ещё раз кашлянув, сказал он.

 Я не выдержала и опять развернулась к нему всем корпусом.

 – Почему?

 Он смотрел на меня в упор и будто бы искал слова, а я внезапно поймала себя на том, что отчаянно хочу, чтобы он их нашёл.

 – Потому что все розыскники, – медленно проговорил Вёлвинд, – и трое других заключённых магов отказались отправляться напрямую в Храххну за тобой. Я – нет.

 – Почему?!

 – Потому что ты важна.

 – Для кого?

 – Для мира. Для равновесия. – Он помолчал. – Для меня.

 – Потому что я объект твоего эксперимента? Первый и последний удачный?

 Вёлвинд вдруг усмехнулся.

 – Последний? Ты меня уже списала? Я так стар для тебя?

 – Ну что ты, ты совсем не старый, наоборот... – Я смутилась на мгновение, а потом опомнилась. – Ты заговариваешь мне зубы!

 И улыбка, внезапная, яркая, красивая, вдруг осветила лицо Вёлвинда.

 – Значит, не старый?

 – Так не честно: отвечать вопросом на вопрос! – возмутилась я.

 Вёлвинд засмеялся, откинув голову назад. И от его смеха мне стало почему-то хорошо. Я всеми силами постаралась сдержать свой собственный в ответ. Ведь он сам говорил мне, что за достоинство надо бороться!

 И я со всей строгостью, стараясь не улыбаться, хоть уголки губ предательски дрогнули, повторила его же слова, обращённые ко мне:

 - Мистер Вёлвинд Хоэл Нугаард, не ведите себя, как маленький. Вы же чёрный колдун и страшный маг с древними заклинаниями, и должны уметь отвечать за свои ошибки. Как минимум признавать их...

 Он взглянул на меня с удивлением, а затем рассмеялся ещё задорнее, пока не закашлялся. А затем всё же произнёс, став вдруг совершенно серьёзным:

 – По какой-то метафизической, научно не объяснимой причине вопрос об эксперименте ушёл для меня на второй план, Танатрея Стоули.

 Взгляд Вёлвинда стал таким мягким, словно он размазал его по моей коже, как тёплое ароматическое масло. И вместо того, чтобы спросить: «какой на первый?» , я вся покрылась мурашками. Показалось, что ещё одно мгновение, и его губы так же проникновенно, как и глаза, коснутся моих. Моя голова закружилась, и я провалилась в предчувствие поцелуя.

 Однако Вёлвинд посмотрел за моё плечо, затем куда-то вверх и добавил привычным тоном декана:

 - Но так как и тебе, и мне важна судьба тех, кто остался в Данрадо, нам придётся вернуться к вопросам эксперимента и проекта «Драконы».

 – Если так, ладно... И что я должна делать? – пробормотала я и внезапно зевнула.

 – Прямо сейчас ты должна спать, – ответил он.

 И, поднявшись, расстелил снова свой плащ.

 При мысли о том, что мы будем спать вместе, по всему телу взвилась волна. Но Вёлвинд положил, как подушку, свою дорожную сумку, и указал на неё.

 – Под голову. Сюртуком укроешься. Ложись.

 – А ты? – Мой голос, кажется, дрогнул.

 Он сел у выхода, где и сидел.

 – Я в порядке. Маги спят мало.

 – Но ведь ты тоже устал...

 Вёлвинд мотнул головой.

 – Спи. Силы завтра тебе пригодятся.

 И зачем-то достал из кармана верёвку. Проложил её с внешней стороны бедра. Щёлкнул пальцами, и она, как послушная змейка, оплела сетью вход в нашу крошечную камеру. Вёлвинд затушил тлеющий корешок в стене. Стало совершенно темно. Я лежала, уставившись во мрак, и тщетно пыталась угадать очертания его фигуры. Слушала, как он дышит. Живой. Настоящий. Не верилось, что он здесь, рядом со мной!

 – Глаза закрой, – вдруг сказал он.

 – Ты видишь в темноте? – поразилась я.

 – Вижу.

 – Но ведь я тебя – нет! Это тоже магия?

 – К мраку можно привыкнуть, если провести в нём пару-тройку лет.

 – Ты провёл несколько лет в абсолютной темноте?! Как это случилось? Где?!

 – В подземелье старого королевского дворца в Данрадо.

 – Тебя всё-таки схватили после того, что ты сделал тогда? – похолодела я, вспомнив рассказанную им историю. – Расскажи мне!

 – Зачем? Хочешь повысить градус ненависти? – Судя по звуку, он усмехнулся.

 – Нет, я хочу знать.

 Я заёрзала и села, умирая от волнения. Судя по звуку, он тоже поменял позу.

 – Впрочем, имеешь право, – ответил глухо. - Иллюзии тебе не к чему. После обрушения крыши стражи дворца поняли, что это дело рук мага.

 – Ты не успел скрыться?

 – Я не пытался.

 – Почему?

 Вёлвинд ответил не сразу, он заговорил медленно, словно переворачивал камни, расчищая дорогу.

 – Это не просто – убивать людей. Только кажется, мол, отомстишь, как обещал матери, и наступит успокоение. Сможешь жить, наконец, будешь свободен. Это не так.

 От такой откровенности мне показалось, что мы балансируем на краю крыши без перил, в темноте, на носочках. Опрометчивый шаг и сорвёмся, или сорвусь я – ведь он и правда убийца, как предупреждали... Почему я совсем его не боюсь?

 – Убивая другого, убиваешь частицу себя. Связываешь по рукам и ногам тем, что сделал, – хрипло добавил Вёлвинд. – Обратного хода нет. Вместо покоя – чернота. Там, у дворца, от криков людей душа вывернулась наизнанку. Я понял, что сотворил. Бросился в ужасе прямо по дороге, споткнулся у таверны. Кхм, великий колдун... – колюче усмехнулся Вёлвинд. - Упал. Сел прямо в пыль. Кто-то подал мне воды. Явились стражи. Скрутили. Привезли в старую часть дворца.

 – Ты не сознался?

 – Нет.

 Молчание его стало тяжёлым, словно ткань, набухшая от дождя. Вспомнив о погибших родителях, я закусила губу. Я должна была его ненавидеть. Возможно, даже обязана, но всё слишком смешалось.

 – Что было дальше? – спросила я напряжённо.

 – Меня посчитали слишком молодым для такого колдовства. Надели антимагический браслет, бросили в подземелье. И забыли.

 – Как это?

 – Арестованных оказалось слишком много, как я узнал позже. Стражи гребли всех, кто с даром. Но в колодце, куда меня кинули, я оказался один. Изредка являлся надсмотрщик, удивлялся, что я ещё жив, спускал в ведре баланду и снова про меня забывал. Повезло, что были крысы и вода сочилась из стены.

 Замирая от страшной правды, я словно на самом деле увидела юношу в двадцатиметровом колодце; как он бросается на стены, пытается выкарабкаться, задействовать магию, падает на пол в отчаянии, сворачивается в клубок, царапая ногтями каменный пол, задевая чьи-то кости рядом. И кричит. Неистово, дико. Признаётся пустоте во всём, что сделал, лишь бы это прекратилось, но