Киллер навсегда - Андрей Кивинов

Казалось, что лестница сделана из проволоки. Она гнулась, раскачивалась, скрипела в сочленениях. С детства боявшийся высоты Волгин старался не смотреть вниз, но взгляд то и дело цеплял кусок двора, плоские, задранные кверху лица оставшихся, быстро уменьшавшиеся в размерах крыши патрульных УАЗов, а до окна оставалось еще так далеко…

Позади Сергея тяжело, но неумолимо, как рок, двигался Катышев.

Волгин промахнулся ногой мимо ступени, и сердце оборвалось. Медленно, очень медленно он нащупал стопой перекладину и замер, задержав дыхание.

– Сергеич, – донесся шепот ББ, – Сергеич! Все нормально, ты слышишь меня? Все о'кей.

Если голова кружится – пристегнись наручником, передохни. Чего ты, здесь же невысоко! У тебя, наверное, еще голова от сотряса не отошла. Дыши глубже и вниз не смотри. Все нормально будет.

Дымка в глазах растаяла. Что-то мешало, било по нервам. Повернув голову, Волгин увидел, что приложился щекой к запястью, на котором громко тикают часы. Когда стрелка прошла четверть круга, он полез дальше.

Осторожно поднял голову над подоконником и через щель в занавесках посмотрел в комнату.

В дальнем углу, привязанный к подлокотникам, сидел в кресле пожилой мужчина в толстом свитере и джинсах. На лбу у него была ссадина, из угла рта к подбородку протянулась дорожка запекшейся крови.

На диване, выставив в сторону окна обтянутый зелеными спортивными штанами зад, лежал парень с короткой стрижкой, белобрысый, кажется, один из тех, с кем встречались в овраге. Парень листал журнал.

Волгин встал на ступеньку выше.

– Что там? – прошептал Катышев.

– Идиллия.

В дверь квартиры позвонили. Белобрысый встрепенулся, сел, нашарил под диваном кроссовки. Вошел второй – невысокого роста, плотный, в футболке с портретом Бэтмена.

О чем они говорили, было не слышно.

Снова раздалась трель звонка, потом по железу громыхнули ногами.

Парни открывать не собирались. Белобрысый нервно закурил, «Бэтмен» почесал брюхо и подошел к окну.

Наверное, решил взглянуть, что происходит во дворе.

Потрясение его было велико.

«Бэтмен» попятился и замер, парализованный.

Сделав страшное лицо, Волгин упер ствол автомата в стекло. О высоте он больше не думал.

Команда была понятна без слов, и «Бэтмен», лишенный воли, открыл створки окна.

– Ты чего? – весело удивился белобрысый, шнуруя кроссовки.

«Бэтмен», горестно пожав плечами, отошел в сторону.

Волгин перемахнул подоконник; следом за ним, раскорячившийся как краб, в проеме окна возник Бешеный Бык.

«Бэтмен», неотрывно глядя на автомат, просеменил в угол.

Белобрысый выпрямился возле дивана. Он еще мало что понимал.

– Работает УР! – громыхнул басом ББ и прыгнул.

Его полет был невысок, но страшен по силе разрушительного воздействия. Коленом согнутой ноги он въехал белобрысому в грудь, и белобрысый ушел в аут.

Ста пятнадцатью килограммами веса Катышев потряс рассохшийся паркет, крутанулся на спине, выделывая нечто среднее между кун-фу и брейк-дансом, отколол еще один кульбит и, оказавшись перед сжавшимся «Бэтменом», с такой силой вогнал кулак ему под ребра, что даже Волгину стало больно.

Под окнами, оказывая на задерживаемых психологическое воздействие, взвыли сирены.

– Наручники давай! – проорал Катышев, оседлав «Бэтмена». – Быстрее!

Волгин поторопился. Потом, перекинув автомат за спину, занялся белобрысым.

Когда открыли дверь и впустили остальных членов группы захвата, все было кончено. Когда развязали потерпевшего, запыхавшийся ББ чуть не припаял и ему, но вовремя опомнился и, похлопав мужчину по плечу, произнес:

– Мужайтесь. Самое страшное позади. Напрасно ругают милицию… – И столько было в его голосе праведной горечи, что бывший пленник потупился, покраснел и пробормотал слова благодарности. – Проводите гражданина в машину. И чаем горячим напоите.

Где найти чай, Катышев не пояснил. Закончившего рабочий день участкового он, в отместку за нытье, посадил писать протокол осмотра квартиры. Несколько человек отправились опрашивать соседей, постовые вывели задержанных.

– Надо засаду ставить, – подсказал Волгин. – Хотя мы, конечно, столько шума наделали, что в Москве было слышно.

– Ничего, поставим. Может, и заявится кто-нибудь интересный. Не переоценивай ту публику, Серега. Если б они все были такие умные, то никогда бы не садились.

Гоголем пройдя по опустевшим комнатам, Катышев опрокинул пару стульев, вытряхнул содержимое комода и, опять-таки с волгинской «трубки», отдал распоряжение начальнику УР местного отделения:

– Три человека. С оружием. До утра. Об исполнении доложить.

Ответ зампоура, сославшегося на нехватку личного состава, – они всегда на это ссылаются – воспринят не был.

– Пошли, Серега. Мы свое ело сделали. Оправив камуфляж, Катышев молодцевато перескочил подоконник и начал быстро спускаться по пожарной лестнице.

Удивленный Волгин спустился на лифте.

Ночь прошла очень быстро.

Так бывает, когда ты с любимой женщиной.

А еще так бывает на работе, сколь бы некорректным такое сравнение ни было. На той работе, которая не дает расслабиться, которая требует постоянного внимания, мгновенной реакции, которая заключается в борьбе – физической, интеллектуальной, эмоциональной, – на той работе, к которой привыкаешь, но не становишься к ней равнодушным, потому что ненавидишь и любишь ее одновременно. Система сама выталкивает людей посторонних, а те, кто остался, кто выдержал первый круг, хоть и кричат постоянно: «Да на фига мне это надо? Я себе что, другого места не найду?!» – не уходят, несмотря на мизерную зарплату, постоянные стрессы, неустроенность… Несмотря ни на что.

Прав был старик О'Генри в далеком девятьсот десятом году, хотя и говорил совсем о другом.

Только что за окном была темнота, и город спал. Волгин мотался на обыски, «колол» задержанных, работал с «терпилой», обрывал телефон, составлял документы.

Ночь прошла очень быстро.

Она была отдана борьбе. Той, к которой не становишься равнодушным, той, которая посильнее наркотика.

И в этой борьбе Сергей проиграл.

Под утро ему удалось минут сорок вздремнуть.

Встряхнувшись, он помассировал лицо руками, собрал разбросанные по столу бумаги и отправился на доклад к Катышеву. До начала «сходки» оставалось меньше часа, но начальнику не терпелось узнать результат. Он ночевал дома, но переживать за дело не переставал, кажется, и во сне.

Катышев сидел за столом – в пиджаке с воротником-стоечкой и белой косоворотке, выглядел свежим и отдохнувшим. Как будто и не лазал несколько часов назад по пожарной лестнице, не прыгал в окна. На тумбочке рядом с ним кипел электрочайник.