Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570  - Виталий Пенской

В этой версии, правда, мы бы отбросили в сторону пассаж относительно «спазма неудач», ибо даже громко распиаренная польско-литовской пропагандой победа на Уле не имела сколько-нибудь серьезных стратегических последствий. В последующие месяцы Полоцкой войны боевые действия ни в коем случае не позволяют вести речь о том, что в ходе очередного русско-литовского конфликта произошел какой-либо коренной перелом в пользу литовской стороны – Москва по-прежнему прочно удерживала в своих руках Полоцк, а ее оборонительная тактика и стратегия оставались достаточно успешными. И еще один важный момент – попытка создания особого, «опричного» двора отнюдь не была первой в правление Ивана Грозного. Создать новый государев двор, избавленный от внутренних распрей и конфликтов, всецело преданный государю и способный быть эффективным инструментом военного и государственного управления в руках царя, а при необходимости – царской «лейб-гвардией», перебрать «людишек» с тем, чтобы создать боеспособное ядро войска и мобилизовать ресурсы страны для ведения войны на два фронта, сделать государственный аппарат более эффективным – представляется, что где-то здесь надо искать разгадку тайны опричнины.

Стоит заметить, что учреждение опричнины никак не отразилось на работе Разрядного приказа и функционировании русской военной машины в кампанию 1565 г. Как и прежде, были расписаны воеводы по городам на «украйнах», составлен береговой разряд, отдельный разряд для рати, вставшей на Калуге (она должна была сыграть роль стратегического резерва – ее можно было направить или на «украйну» крымскую, или на «украйну» литовскую)640. Составлена была роспись, и разосланы наказы воеводам и на литовской «украйне»641. При сопоставлении воеводских списков нетрудно заметить, что лучшие силы в этом году были отправлены на юг, на «берег». Именно здесь воеводствовали два «столпа царства», князья И.Д. Бельский и И.Ф. Мстиславский. Под занавес же кампании здесь появляется и прощенный царем князь М.И. Воротынский, третий после Дмитрия Бельского и Ивана Мстиславского русский воевода. На литовской же «украйне» остались воеводы рангом пониже вместе с татарскими «царем» и «царевичами». Такой расклад косвенно указывает на то, что в Москве не ставили на 1565 г. на литовском фронте сколько-нибудь серьезных задач.

Такой расклад полностью оправдал себя. В отличие от Вильно, у которого все никак не получалось должным образом организовать проведение военной кампании и сделать нечто большее, чем обычные набеги малыми силами, крымский «царь», оправившись частично от последствий мора, голода и русско-ногайских набегов конца 1550-х – начала 1550-х гг., представлял более серьезного противника. Переговоры переговорами, но от походов во владения «московского» большая часть крымской правящей элиты не собиралась отказывалась642, и хан, памятуя о судьбе своего предшественника, особенно ей в этом не перечил. Лето 1565 г. выдалось тревожным – сторожи в Поле то и дело приносили вести о передвижениях татар в степи и об обнаруженных татарских сакмах643, держа в напряжении воевод на «берегу», в украинных городах и в самой Москве.

И вот 29 сентября путивльский наместник князь Г.Ф. Мещерский сообщал в Москву боярам (21 сентября Иван Грозный отъехал из столицы на богомолье), что станичный голова Роман Семичев 21 сентября обнаружил татарскую сакму и наблюдал за переправой крымского воинства через Донец644. Целью татарского вторжения стал на этот раз Волхов, небольшой «польской» городок, воеводой в котором сидел в этом году князь И.А. Хорхора-Золотов645.

Татарские авангарды вышли к Волхову 7 октября, а 9-го к городу подступил со всей своей силой и с нарядом сам крымский «царь» и начал приступать к городу, обстреливая его из артиллерийских орудий. Однако храбрый воевода не испугался численного превосходства неприятеля и «з детми боярскими из города выходил и с ними дело делал, и языки поймал, а посаду ближних дворов пожечи не дал»646.

К великому сожалению татар, внезапного набега у них не получилось, и повторить прошлогодний успех крымцы не смогли. В Москве благодаря действиям сторож и украинных воевод своевременно узнали о приближающейся грозе647. Береговая рать, усиленная отпускниками и отрядами из украинных городов, двинулась на помощь болховчанам. Хан, узнав о приближении большого русского войска, не стал рисковать. В ночь на 10 октября он приказал отходить домой, не добившись желаемого успеха и понеся потери, – по сообщению летописи, те из крымцев, которые на свой страх и риск попытались было «воевать» в округе Волхова, тамошние служилые люди и мужики «побивали и корму имати им не давали»648. В очередной раз нескоординированные действия «партнеров» по антимосковской коалиции не принесли им успеха. Разрядные же книги сообщают, что царь Иван, узнав об успешном завершении болховской эпопеи, наградил И.Д. Бельского со товарищи «золотыми», оставшись довольным их действиями649.

Любопытная деталь: здесь, под Волховом, едва не получили боевое крещение опричные полки – на помощь Волхову «из опришнины посылал государь под Волхов воевод, как царь приходил к Волхову, воевод с Москвы князя Андрея Петровича Телятевского, князя Дмитрея да князя Ондрея Ивановичев Хворостининых»650.

Завершая наш рассказ о кампании 1565 г., нельзя не упомянуть об эпидемии, которая, как уже было отмечено выше, помешала литовским властям должным образом подготовиться к походу на Полоцк в конце 1564 г. Этот мор осенью 1565 г. обрел новую жизнь и поразил сперва Полоцк, в котором «много людей вымерло, и архиепископ Трифон преставися полоцкой, и был мор до Николина дни до осеньняго (до начала декабря. – В. П.), да престал»651. Это осеннее «лихое поветрие», занесенное в русские земли из Литвы652, положило начало череде чумных и голодных лет, поразивших и Литву, и Россию.

В предыдущей главе мы писали о том, что ход очередного военного конфликта между Вильно и Москвой можно охарактеризовать фразой «война как процесс». Боевые действия продолжались, но они не были препятствием для продолжения дипломатических контактов и переговоров о заключении если не мира, но перемирия – а в нем нуждались обе стороны. Москва добилась того, чего она хотела, – она взяла Полоцк и теперь стремилась закрепить новообретенную государеву «отчину» за собой. Но воевать с Литвой, имея врагом еще и Крым, было затруднительно – война на два фронта (а ведь немирно было и в «подрайской» казанской «землице», где время от времени недовольство местного населения прорывалось мятежами) была слишком рискованным и затратным мероприятием.

Вильно нуждался в перемирии в еще большей, чем Москва, степени. Развязывая войну (А.И. Филюшкин даже полагал, что Сигизмунд II преднамеренно втянул Россию в Ливонскую войну653), Сигизмунд и его советники явно переоценили свои силы и возможности. Надежды на раскол внутри московской политической элиты не оправдались, как и расчеты на поддержку крымского «царя», который вел свою игру. Литовская шляхта не горела ни желанием самолично садиться в седло и искать себе чести и своему князю славы на поле брани, ни платить серебщину на ведение войны и найм наемников. Раз за разом мобилизация посполитого рушения срывалась, а торричеллиева пустота в великокняжеском скарбе не давала Сигизмунду набрать нужное количество наемников-профессионалов, способных заменить ненадежное посполитое рушение. Москва же оказалась намного сильнее, чем представлялось ранее – вплоть до того, что в Вильно несколько раз впадали в панику, полагая, что копыта русских и татарских коней вот-вот застучат по мостовым литовской столицы. Перемирие, которое позволяло отдышаться и, урегулировав противоречия между польской и литовской элитами, добиться более тесного единения Литвы и Польши и объединения их военных усилий, представлялось неплохим выходом из сложившейся кризисной ситуации. Единственное, что мешало скорейшему возобновлению русско-литовских переговоров, так это тающие день ото дня надежды на перемены в Москве ли, нашествие ли татарского «царя» на «московского», воздействие блокады, да, в конце концов, чудо, подобное тому, что спасло Полоцк в годы 1-й Смоленской войны. Последнее было бы неплохим бонусом при ведении переговоров, ибо что литовские, что московские дипломаты славились своим упорством в защите интересов своих государей и отнюдь не отличались склонностью к компромиссам и широким жестам.