Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570  - Виталий Пенской

Итак, литовские послы предложили Ивану Грозному и его боярам разменять признание Смоленска русским городом на возврат Полоцка и Озерищ и раздел Ливонии по принципу uti possidetis. «Подобных уступок литовская сторона ранее никогда не делала, что показывает, насколько насущным для нее было установление добрососедских отношений с Российским царством», – отмечала А.Н. Хорошкевич, добавляя к этому, что теперь «решение о «вечном мире» полностью зависело от русской стороны»667. И вот тут и встал в полный рост вопрос о целях войны, чего хотел добиться Иван Грозный и его бояре, готовы ли они были разменять взятый Полоцк и Озерищи на Смоленск, северские города и Нарву с Дерптом в придачу с признанием того факта, что большая часть Ливонии останется за королем, и заключить тем самым искомый «вечный мир»? На совещании с боярами царь услышал их ответ: «Смоленск от давных лет во государской стороне, и поступаетца король государю того, что за государем готово; а Полтеск и Озерища как королю поступитца и Вифлянские земли писати на перемирие?», а значит, «с королем на докончанье не делати, а извечные бы вотчины государю в королеву сторону не описывати, а говорити бы с послы о перемирие»668.

Итак, московская сторона отказалась подписывать мир на условиях, предложенных литовской стороной, соглашаясь лишь на продолжение переговоров с целью выработать условия перемирия – традиционного исхода последних русско-литовских войн. И второй, не менее важный момент – даже согласие Сигизмунда признать за Иваном Грозным немалого куска ливонского наследства (и в перспективе нарастить его, этот кусок, за счет шведской его доли) не соблазнили московскую правящую элиту на заключение «докончанья». Уступать Полоцк и Озерище Москва категорически отказывалась – выходит, что для нее они были более важной целью, нежели «вифлянские» города и замки. В этом заключалась стратегическая ошибка московских бояр, упустивших шанс урегулировать застарелый русско-литовский конфликт, – так считала А.Н. Хорошкевич. По ее мнению, князья И.Д. Бельский, И.Ф. Мтиславский, И.И. Пронский Турунтай, В.С. Серебряный, М.И. Воротынский и И.П. Федоров, Н.Р. Юрьев, И.В. Шереметев Большой и его брат И.В. Шереметев Меньшой, М.Я. Морозов, И.П. Яковля и И.М. Воронцов в конечном итоге оказались виновны в том, что, переоценив возможности Русского государства, они своим отказом поспособствовали возникновению объединенного государства Польши и Литвы, Речи Посполитой, «в котором возродились прежние территориальные притязания, прежде всего на Смоленск», и в поражении России в пресловутой Ливонской войне669.

В каком-то смысле А.Н. Хорошкевич, конечно, права, обвиняя бояр в недальновидности, но, на наш взгляд, все не так просто и прямолинейно, как может показаться по первости. Иван Грозный и его бояре действовали в более сложной ситуации, нежели Василий III и тем более Иван III. Отец и дед Ивана IV могли сконцентрироваться на решении «литовского» вопроса, так как Крым был или союзником Москвы (при Иване III), или не слишком мешал ей воевать с Вильно (при Василии III). Активизация же русской экспансии в Поволжье во второй половине 40-х гг. XVI в. способствовала ухудшению отношений Москвы с Бахчисараем и переходу от войны «холодной» к войне «горячей» между двумя государями, Иваном IV и Девлет-Гиреем I. И этот поворот произошел тогда, когда русско-литовский конфликт не был урегулирован и продолжал тлеть. Если стратегическая ошибка первостепенной важности и была допущена, то тогда, когда было принято решение об «инкорпорации» Казанского, а затем и Астраханского ханств в состав Российского государства (вместо продолжения, как прежде, игры на противоречиях внутри казанской и астраханской элит, отношение которых к имперским претензиям Крыма было далеко не однозначным). Похоже, что в Москве в середине XVI в. ставка была сделана на то, что «русская» «партия» при литовском дворе сумеет надавить на Сигизмунда II и добиться заключения союза с Россией, направленного против Крыма. Именно поэтому русская сторона в конце 1550-х гг. и готова была пойти на серьезнейшие уступки литовской ради заключения «вечного мира» и этого союза. Увы, щедрые московские предложения (еще более щедрые, чем те, которые сейчас сделали литовцы) не были тогда услышаны, и мы отнюдь не исключаем, что сейчас в Москве вспомнили об этом как о примере недоговороспособности литовской стороны. И потом, в русской столице помнили о том, что Сигизмунд бездетен, после его смерти династия пресекается, и кто будет новым королем Польши и великим князем литовским – неизвестно, равно как и неизвестно и то, будет ли новый король соблюдать те договоренности, что были заключены при его предшественнике. Наконец, свое решение отвергнуть мирные предложения литовцев бояре Ивана Грозного принимали тогда, когда Москва чувствовала себя еще достаточно уверенно – голод, моровое поветрие, татарские нашествия были еще впереди, да и разногласия между боярской оппозицией и царем еще не достигли критической точки. Кто мог подумать тогда, в эти июньские дни 1566 г., о том, что пройдет пять лет, и мор опустошит русские грады и веси, татары сожгут Москву и возникнет реальная угроза не только утраты контроля над Казанью и Астраханью, но и возобновления выплаты дани Крыму?

Заслушав мнение бояр и приняв его, царь все же не до конца был уверен, что его советники сделали верный ход. Скоропостижный созыв в Москве 28 июня 1566 г. Земского собора, спустя полторы недели после того, как были отвергнуты литовские предложения670, а последовавший за этим мелочный торг вокруг условий замирения не привел к каким-либо результатам, косвенно свидетельствует об этом. Собравшимся на Земском соборе представителям церкви, Боярской думы, приказным чинам, государевым земским дворянам (опричные дворяне не был приглашены на это собрание! – В. П.), детям боярским с пограничных, прифронтовых уездов Северо-Запада и Запада671, а также купцам московским и смоленским был задан один вопрос: продолжить ли войну или принять литовские условия? Ведь царь и бояре снова, как и в конце 1540-х гг., оказались перед дилеммой – если согласиться на предложения литовцев, то тогда не только Полоцк и Озерище будут утрачены навсегда (ибо, признав их навечно литовскими, тем самым Москва лишала себя права истребовать их в будущем), но и немалая часть Ливонии с таким важным городом, как Рига, также признавались русской стороной принадлежащими Вильно672. И в таком случае что выигрывал Иван Грозный от такого раздела Ливонии?

Ответ участников Земского собора был единогласным – воевать! Но здесь стоит привести ответы, которые дали на заданный вопрос участники Земского собора, – тем и интересен этот текст, что в нем ярко выражены те мотивы, которыми руководствовались московские власти, отвергая предложенные им условия (своего рода отголосок обсуждения их, что состоялось в Боярской думе 17 июня 1566 г.). Это редчайший случай, когда мы можем взглянуть за кулисы дипломатической интриги, побывать на политической «кухне», уяснить те мотивы, которыми руководствовались московские политики, принимая судьбоносные решения. И мотивы, по которым предложение Вильно было отвергнуто, весьма разнообразны. Тон задали церковные иерархи, так ответившие на вопрос государя: «Пригоже государю за те городы ливонские стояти, которые городы взял король в обереганье, Ригу, Кесь, Володимерец, Ровной, Куконос и иные городы, которые ко государским х порубежным городом ко псковским и к юрьевским подошли. А не стояти государю за те городы, а укрепятца те городы ливонские за королем, которых городов ныне государь у короля просит, и вперед из тех городов, которые за королем, церквам, которые за государем в Ливонских городех, разорение будет, да не токмо государевым городом Юрьеву и иным городом ливонским государским и Пскову тесноты будут великие, но и Великому Новугороду, и иных городов торговым людем торговли затворятца»673. То есть, с точки зрения «государевых богомольцев, архиепископов и епископов», сохранение за королем ливонских городов и замков севернее Западной Двины означало, с одной стороны, сохранение угрозы и для Пскова и Новгорода, и для Нарвы и Юрьева/Дерпта, а с другой – неизбежность возникновения рано или поздно проблем для русской торговли. Что же касается Полоцкого повета, то и здесь церковные иерархи ответили вопросом на вопрос: «А что королевы послы дают к Полотцку земли по сей стороне вверх по Двине реке на пятнатцать верст, а вниз по Двине реке от Полотцка на пять верст, а за Двину земли не дают, а рубеж чинят Двину реку, – и тому ся сстати мочно ли, что городу быти без уезда? Ано и село или деревня без поль и без угодей не живут, а городу как быти без уезда?»674