Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов

После этого Шакловитому следовало предложить В. В. Голицыну на выбор несколько вариантов дальнейших действий: во-первых, по совету с гетманом и остальными военачальниками «коим ни есть намерением, наготовя конских кормов, сена китнова и овса, и сухарей толченых нарочных на конские кормы, и запасясь своими и ратных людей запасы» вновь идти «на крымские юрты для промыслу и поиску к Перекопи»; во-вторых, послать гонца к донским казакам, «которые ныне на море в промыслу», чтобы они, «усмотря в воинском деле промыслу, с моря х крымским городкам били и крымских людей тревожили и сколко возможно над ними промышляли, чтоб им (боярам и воеводам. — Авт.) на крымские юрты свободные притить»; в-третьих, если собрать провиант для повторного марша не получится, рекомендовалось «наготовить судов для водяного походу» и отправить корпус Л. Р. Неплюева и Г. Самойловича по Днепру. Предполагалось, что он возьмет османские крепости в низовьях реки (прямо об этом, впрочем, не говорилось), а затем на судах, по реке и по морю, двинется на Крым. Одновременно на Перекоп должна была выйти сухопутная рать — часть наиболее боеспособной конницы и пехоты, транспортируя «запасы и пушки, и на конницу корм… на волах». Оба корпуса в назначенный срок должны были «с обоих сторон притить на Крым вместе».

В случае если реализация всех указанных предложений окажется невозможной, В. В. Голицыну рекомендовалось «по Орели и по Самаре построить городы впредь неприятелю на страх, а украинным великороссийским и малороссийским городом в заступление, такж и под теми неприятели для скорого в походех их над ними промыслу». В городах следовало разместить гарнизоны служилых людей и оставить часть наиболее громоздкой амуниции, «чтоб впредь было их государским ратем надежное пристанище». Строить новые опорные пункты предписывалось «в вершинах тех речек или к устью, чтоб где были леса доволные к городовому строенью и людем к поселению»[397].

Шакловитый прибыл «в полк в обоз к реке Ореле» 13 июля. В тот же день он объявил собравшемуся войску о царской милости, а на следующий день состоялся совет по привезенным думным дьяком статьям. Об обсуждении одной из них кратко сообщает П. Гордон. Речь шла о строительстве «фортов на реке Самаре для лучшего продолжения войны в будущем». Однако, надо думать, что обсуждались и другие статьи. Кроме того, Шакловитый публично поинтересовался у И. Самойловича о слухах, что он якобы велел поджечь степи на пути наступающих войск. Гетман отрицал все подобные обвинения. Голицын в своих отписках не раскрывает суть дебатов на совете, отмечая лишь, что воеводы и гетман о «великих государей делех мыслили и говорили пространно, и ему думному дьяку… на те предложенные дела объявили». Главнокомандующий сообщал в Москву, что причины, по которым «тех дел к совершенству привести ныне невозможно», сообщит Шакловитый, отпущенный в столицу из русского лагеря на р. Орчик 16 июля[398]. Все предложения Москвы по продолжению кампании были таким образом главнокомандующим отвергнуты.

С Ф. Л. Шакловитым В. В. Голицын послал в столицу обширную отписку, суммирующую итоги первой крымской экспедиции. Главной причиной ее неудачи он объявлял степные пожары, охватившие обширные территории южнее Самары. По его словам, уже от р. Московки войско двигалось в условиях «великих пожаров», полыхавших «в день и по начам». В результате до Карачекрака армия шла «все вызжеными степми с великою нуждою от великих жаров, и от пажаров в великой пыли и в нужде конских кормов». Голицын распорядился «гасить» пожары, посылая с этой целью «конных и пехотных полков… многих людей», но «погасить было их для великих ветров и болшого пространства на многих верстах невозможно, потому что степи великие, а те пожары зазжены из далных и з розных мест». Свое решение отступить он объяснял пожарами, зноем, пылью и начавшимся в связи с этим массовым падежом лошадей[399].

Голицын охотно признает огромные потери тягловых и полковых лошадей, продолжавшиеся и при отступлении, но ничего не пишет о гибели людей от жары и жажды. Между тем Ф. Лефорт сообщает, что смертность в войске при отступлении только усилилась: «Мы вдруг повернули назад и двинулись берегом Днепра, где также все было выжжено. Переходили вброд болота, чтобы набрать здесь кое-какой травы. Болезни усиливались; умирало множество, гораздо более, чем при наступательном движении. Счастливы были те, которые имели множество добрых коней. Я потерял многих лошадей и привел обратно только девять»[400]. Б. де Лозьер также отмечал массовый падеж лошадей от бескормицы, гибель людей от зноя и жажды, преувеличенно полагая, что русская армия потеряла из-за этого 30 тыс. человек «без пролития крови»[401]. Наконец, даже Гордон, описывающий бедствия, охватившие русскую армию, довольно сдержанно отмечает гибель множества людей в дневниковых записях от 20 июня («много людей и лошадей умерло») и 8 июля (в этот день умер его слуга, «а также еще много офицеров, и великое число солдат умирало каждый день»). Помимо троих указанных иноземцев на русской службе, о больших потерях в войске писал также из Москвы шведский резидент К. фон Кохен, который, правда, в отличие от предыдущих наблюдателей, участия в крымской экспедиции не принимал. «Все того мнения, — писал он, — что в последнем походе погибло от 40 до 50 тысяч человек» (от трети до половины армии!)[402]. Кроме того, в доносе казацкой старшины на гетмана Самойловича сообщается, что к переяславскому полковнику Войце Сербину приходили русские люди с жалобами, что «много людей государских померло и велми много болных лежат»[403]. Не доверять свидетельствам очевидцев о смертности в войске нет никаких оснований, хотя цифры, приведенные Кохеном, конечно же не являются правдивыми. В целом само отражение в различных источниках фактов многочисленных смертей русских солдат и офицеров от жары и обезвоживания свидетельствует, что число их было высоким, по крайней мере, для видавших виды современников: от сотен до нескольких тысяч людей. Точное число небоевых потерь, впрочем, установить невозможно.

Первый Крымский поход стал роковым для гетмана Самойловича, отрешенного, как известно, от власти в результате заговора казацкой старшины, поддержанного В. В. Голицыным. Поведение гетмана в последние два года вызывало раздражение в Москве, в первую очередь из-за нежелания казацкого правителя поддержать идею Вечного мира с Польшей и вступления России в антиосманскую коалицию[404]. Вряд ли он действительно был виновен в поджоге степей, хотя уничтожение мостов через р. Самару могло давать почву для определенных толков. Главная причина его отрешения от власти, несомненно, была слабо связана с официальными обвинениями, что гетман с ханом «имел