Ренуар - Паскаль Бонафу

В начале февраля 1897 года Жюли Мане, навестившая Ренуара в мастерской, отметила в дневнике, что «он пишет две очаровательные картины с гитарой. На одной — женщина в платье из белого муслина с розовой отделкой грациозно склонилась над большой гитарой жёлтого цвета, положив ноги на жёлтую подушку. На другой картине мужчина в испанском костюме, казалось, извлекает звонкие аккорды из своего инструмента. Всё это в цвете, нежном, изысканном. Месье Ренуар был очень любезным, милым и сердечным».

«Милый и сердечный» Ренуар не мог долго держать зла на Мюрера за то, что тот хотел выдать себя за его ученика, и написал ему письмо, поздравляя с предстоящим бракосочетанием его сестры Марии Терезы. Но о том, чтобы принять участие в свадебных торжествах, не могло быть и речи: «Мы не покидаем дом этой зимой из-за болезней, а в этом месяце Жан ещё не оправился от бронхита. Мы были крайне обеспокоены его состоянием, но сейчас температура больше не поднимается. Надеюсь, он скоро выздоровеет». А в постскриптуме он сообщает: «Мы покидаем Монмартр в конце апреля, переезжая на улицу Ла Рошфуко, дом 64».

Ренуар занялся обустройством новой квартиры. Прежде всего, он позаботился о том, чтобы предотвратить возможное падение маленького Жана с балкона, зная, что тот обожал всюду лазить. Он надставил перила балкона металлической сеткой, какой обычно окружают курятник. Жан больше не мог гулять с Габриель в «маки», густых зарослях вокруг «Замка туманов», поэтому теперь он выходил на прогулку в сквер перед собором Троицы и взбирался там на деревья. Родители спешили поскорее обосноваться на новом месте и не успели ещё покрасить стены в светло-серый цвет. Но это неважно, так как стены были завешаны картинами, среди которых были «Красные скалы», «Лиловые холмы» и «Идиллия» Сезанна. Комнаты вскоре заполнили простой мебелью из некрашеного дерева, сделанной столяром, живущим в этом квартале. Она, по мнению Ренуара, обладала тем преимуществом, что отличалась от претенциозной мебели фабричного производства. Кресла, изготовленные в Австро-Венгрии, выглядели тоже скромно, без претензий.

Распорядок семейной жизни был продуман до мельчайших деталей. Ренуар придерживался принципа «создавать богатство малыми средствами». Поэтому он выбирал, особенно для кухни, самое лучшее, но старался экономить. Вино заказывали у одного винодела из Эссуа, который поставлял его в бочке. Покупать вино в бакалейной лавке считалось недопустимым. Вино в доме Ренуаров освобождало гостей от необходимости изображать из себя «знатоков, которые ополаскивают дёсны вином, словно зубным эликсиром, и возводят глаза к потолку, словно в экстазе». По субботам Ренуары устраивали обеды, где по традиции подавали тушёную говядину с овощами. И только в случае приглашения избранных гостей готовили буйабес по рецепту, которым поделился с Сезанном и Ренуаром мэр Эстака, или жареную курицу. Частыми гостями Ренуаров были сыновья Дюран-Рюэля Жозеф и Жорж. Ренуара беспокоило состояние рынка произведений искусства, которые стали предметами широкой торговли: «В настоящее время вешают на стену не картину, а ценность. Почему бы тогда не повесить в рамке акцию Суэцкого канала?» Регулярно приезжали также доктор Бодо, всегда готовый выписать сульфат магнезии для выведения токсинов из организма, Галлимар, «настоящий француз XVIII века», и Мюрер, продолжавший считать себя выдающимся художником… Фердинанд Деконши, художник, на 18 лет моложе Ренуара, привёз однажды свою молодую жену, дочь владельцев отеля «Савурнен» в Кане. Он приглашал Ренуаров в Кань, убеждая художника, что именно там он найдёт самые восхитительные «мотивы». Кань? Посмотрим…

А в данный момент излюбленным местом отдыха Ренуаров оставалась родина Алины Эссуа. Урс, приток Сены, протекающий через деревню, стал одним из «мотивов» Ренуара. Когда Ренуар впервые появился в Эссуа в 1885 году, местные жители находили его худым, если не тщедушным. Их беспокоило, что он не пьёт. Может быть, он болен? Считали также, что он не разговорчив. А может быть, ему нечего сказать? Но, несмотря на эти недостатки и подозрения, его стали считать своим и больше не удивлялись, когда видели, как он в одиночку отправлялся с мольбертом в поле: «Вон тот, который пишет картины».

В августе 1897 года Ренуар впервые сел на велосипед, который ему прислали из Парижа. Он не мог использовать его, когда отправлялся писать «мотивы», потому что совершенно невозможно было перевозить на нём мольберт, коробку с красками и холсты. А вот для того, чтобы выбрать подходящее место, остановиться и сделать набросок… Велосипед оказался тем более полезным, что домик был слишком маленьким, чтобы Ренуар мог там устроить мастерскую. Что же в таком случае ещё делать, как не отправляться писать на природе? Однажды он решил поехать в Сервиньи к развалинам старого замка, уничтоженного во время Великой французской революции. Ему захотелось увидеть «вершины тополей под грозовыми тучами». В тот день непрерывно шёл дождь. Наконец он прекратился, и Ренуар отправился в путь. Дорога была скользкая, всюду стояли лужи. Неожиданно он поскользнулся на одной из них, упал на кучу камней и сломал правую руку. Он оставил свой велосипед в канаве на обочине дороги и вернулся домой. Деревенский врач, доктор Борд, вправил перелом и наложил гипс. Но перелом не мог остановить Ренуара и заставить его забросить, хотя бы на время, любимое занятие. Он уже ломал ту же руку в 1880 году и тогда стал писать левой рукой. Почему бы снова не начать работать левой? Впервые он обращается к Алине с просьбой подготовить ему палитру, а также чистить её, когда он заканчивал сеанс работы, мыть кисти и тряпкой, смоченной в скипидаре, стирать с холста те участки красочного слоя, которые его не удовлетворяли. Впервые ему понадобилась такая помощь, и Алина скрупулёзно выполняла все его указания.

Девочки Мане приехали к Ренуарам в Эссуа в сентябре. Перелом Ренуара вызвал у Жюли Мане очень своеобразную реакцию. Вечером 17 сентября она записала: «Сегодня месье Ренуар разбинтовал руку, и я пришла в ужас при виде всех этих волос на коже руки, насколько всё-таки некрасив мужчина! У животного — мех, а у мужчины — волосы, сквозь которые видна кожа, и это ужасно! И тем не менее нужно набраться мужества, чтобы выйти замуж за такого!» Жюли, шокированная видом руки Ренуара, была в то же время тронута тем вниманием, какое ей уделял художник, день за днём давая советы. Ей очень хотелось научиться писать, а не только разрисовывать веера… Ренуар держался с ней очень просто, обращаясь к ней как к ровне. Так, как-то во время послеобеденной прогулки у Вернилье он заявил ей: «Ах, я не знаю, бывает ли с тобой такое. Каждый раз, когда я отправляюсь на прогулку, не захватив коробку с красками, я нахожу такое количество прелестных уголков, а стоит мне взять свою коробку, как я не могу найти ничего подобного». Жюли Мане, очарованная Ренуаром, очень внимательно прислушивалась к советам мэтра, как и другие молодые художники её поколения. Вполне вероятно, что Ренуара не очень заботило, оказывает ли он влияние на молодёжь. Для него было важно другое. Теперь он выбрал свою линию: «Я не знал, хорошо или плохо то, что я делаю, но я достиг такой точки, когда мне на это было совершенно наплевать». Это безразличие или мудрость не помешали ему почувствовать себя счастливым, когда домашний врач Ренуаров с Монмартра, доктор Журниак, снял, наконец, гипс с его руки и выразил удовлетворение её состоянием. Теперь он сможет снова писать правой рукой… Ренуар продолжал заботиться о девочках Мане, водил их в Лувр, где давал советы, обратил их внимание на восхитительную картину Делакруа «Алжирские женщины». Он также с воодушевлением говорил с ними об Александре Дюма и неоднократно повторял им, что искусство «должно быть занимательным и понятным». Именно этим он и занимался. И вдруг накануне Рождества он почувствовал боль в правом плече.