Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

И Кержену ничего не оставалось, как принять навязанный бой.

– Несомненная правда в том, что война открывает много новых возможностей. Все крутится быстрее – можно за год пройти путь, который обычно проходят за три-пять лет. Тут и выдвижение, и слава, и реализация честолюбивых планов. Нами управляют, как говорил Наполеон, страх и личный интерес. Но это на поверхности. Это искусственно созданные стереотипы. Идолы, высеченные из дерева умными правителями государства и ими же освященные. Но, знаете, почему, когда говорят пушки, музы молчат?! Разрушителю выдвинуться легче, чем созидателю. Потому-то многие и любят войну. Ну, скажите, кем бы стал ваш Паша Кандырь в мирное время в мирном, освященном цивилизацией месте? Чем бы он мог отличиться, кроме дурковатости? А тут – несомненный герой! Но если нам сулят выдвижения, награды и квартиры за истребление народов, то это в моем понимании лишь форма легализации наших скрытых желаний. А еще скрытое требование дающей руки, чтобы мы безоговорочно передоверили ответственность. Естественно, в больших городах для нас всегда готовят подспорье – в виде националистических доктрин. Там ученые подробно объясняют, почему правильно поступали Иван Грозный, Петр Первый и Иосиф Сталин, когда с царственной небрежностью посылали тысячи людей на смерть. Всякий раз, когда надо отстоять формообразующую идею великой державы, стоимость человеческой жизни уменьшается до пятака. Самодержцы создали великодержавный шовинизм, и научные деятели в обмен за дипломы докторов наук формируют общественное мнение, что это в самом русском народе заложена страсть к беспредельной монаршей власти, а традиция веротерпимости русского народа предопределила готовность поклоняться кнуту и плахе. По-новому это сегодня трактуется как исполнение давней мечты русского народа. Загляните в говорящий ящик, и вы через четверть часа, если только не помешает вездесущая реклама, на любом канале обнаружите готовность поклоняться Сталину как историческому герою, забыть, что он мерзкий убийца и душегуб, подвергшийся мифологизации приблизительно так же, как мясо – тщательной кулинарной обработке. Не догадываетесь зачем?

– О-о-о, да вы, товарищ полковник, провокатор! – не выдержав, с округлившимися от изумления глазами заявил Лапов. Но было видно, что воскликнул он не из-за осуждения Кержена, а вследствие неожиданно прорвавшейся эмоции, охватившего его возбуждения.

– Погоди, дорогой, дай уж мне высказаться. Коль спровоцировали… И пока в голове мысль не парализовало… Так вот, я продолжу… – Кержен поднял глаза кверху, словно старался поймать утерянную нить размышлений. И похоже, нашел ее. – Итак, герой-Сталин нужен – для того чтобы из больной России сделать микро-СССР. Но я даже не о нем, а о национализме и великодержавном шовинизме. Всякий раз, когда надо поднять его знамя, необходимо с усилием растоптать национализм чужой. И прикрыться историческими мифами. Вот чем мы сейчас тут на Кавказе занимаемся? Мы просто топчем чеченский национализм, и это наша главная задача, а не какие-то там военные победы. Нам беззастенчиво талдычат о том, что малые народы Кавказа и Средней Азии добровольно присоединились к России, и мы это вдалбливаем в головы наших детей. Потому что солдаты наши – это те же дети. Да что там, и в школах рассказывают, как чеченский предводитель Шамиль в XIX веке сам привел народ в услужение царю. О, кстати, – и тут взгляд Филиппа Андреевича наткнулся на внимательно слушавшего его Игоря Николаевича, – коренному украинцу Игорю Николаевичу мои намеки должны быть близки и понятны.

– Не понимаю, о чем вы, Филипп Андреевич…

– О том, например, что и украинский национализм был ловко задушен и представлен отступничеством, преступной деятельностью. Петлюра, Бандера и Шухевич ведь у нас преступники…

– А разве не так? – искренне засомневался Игорь Николаевич.

– Конечно, так. Если мы несем знамя империи, то только так! Чтобы развить свой, имперский национализм, мы обязаны силой оружия, огнем и мечом подавить любое проявление чужого национализма. Чеченского, грузинского, украинского, неважно. Но как люди думающие, как пресловутые homo sapiens мы должны хотя бы понимать, за какие такие ценности нас гонят убивать и умирать. И решать для себя, надо ли это нам…

– А что, Филипп Андреевич, надо это вам? – полюбопытствовал Лапов с некоторой иронией и ехидством в голосе. Но Кержен то ли не заметил этого язвительного замечания, то ли не захотел замечать.

– Все зависит от того, кем мы сами себя считаем, как мы себя идентифицируем. Я – русский человек, и потому мне, вероятно, надо. Потому-то я тут, хотя царь Грозный, Сталин, Басаев, Радуев – для меня в одном ряду, одинаковые бандиты. Нелюди, которых я в душу не принимаю, но разумом понимаю, – тут он поднес палец к голове и указательным пальцем ткнул в свою лысину, – так вот, мне надо. А вот Игорю Николаевичу надо ли, вопрос.

– Почему вопрос? – удивился Игорь Николаевич, – я – русский украинец…

– Не-ет, дорогой мой, – зло перебил его Кержен, – не-ет! Ты русский украинец, когда избиваешь чеченский национализм, когда «чеха подлого» бьешь нещадно. А когда надо будет хохла зарвавшегося бить, ты кто тогда?! На чьей стороне будешь?!

Игорь Николаевич вдруг осекся, на мгновение задумался. Так вот куда он клонит! Вот на что он намекает! Но у него был ответ на этот вопрос. К его удивлению, даже женщины оставили давно свои разговоры и заслушались этим мужским спором.

– Вы, Филипп Андреевич, правильно говорите. Тут все зависит от того, кем мы себя считаем. Если грузин Иосиф Сталин на торжественном приеме в честь победы над Германией поднял первый бокал прежде всего за русский народ, то кто он и за кого?! Если украинец Никита Хрущев создал разделительный, но могущественный Варшавский договор и давил западноукраинских националистов, как клопов, то кто он и за кого?! Если еще один украинец, Леонид Брежнев, построил железобетонный социалистический лагерь, в котором не то что волки в Карпатах, а чехи с поляками языки в задницы засунули, то кто он и за кого?!

Тут уж и Игорь Николаевич впервые за вечер возбудился. Вопросы личной мотивации и теперь оставались для него красной тряпкой, и он за них готов был горло перегрызть. Потому что именно эти вопросы составляли каркас его внутреннего здания, без их решения невозможно было бы воевать. Чтобы стать героем, надо очень четко представлять себе грани героизма и понимать те омуты, в которых герой может утонуть, породив в себе преступника, убийцу и изверга. Теперь он победоносно смотрел на Кержена, полагая, что его аргументы более чем основательны. Во всяком случае, слишком весомы, чтобы их оспаривать. И Игорь Николаевич прекрасно знал, что эти аргументы будут до тех пор значимы, пока будут устраивать лично его.

– Ох, ничего-то, батенька, ты и не понял… Ну да ладно. Ты, как я понимаю, против Сталина ничего против не имеешь? – уточнил Кержен.

– Не имею! – громко и внятно подтвердил Игорь Николаевич.

– Хорошо, время всех рассудит. – Полковник хотел, кажется, закончить спор, но вдруг отыскал в глубинах своего интеллекта еще одну зацепку. – Хотя хочу, Игорь Николаевич, обозначить будущую проблему для тебя. Чтобы ты к ней был готов. Хочу тебе напомнить, что национализм чужой по отношению к российскому возникает в те времена, когда наш собственный национализм ослабевает. Так получилось к концу войны с немцами. Так потом произошло, когда либерал Горбачев ослабил гайки советского режима – националисты тотчас подняли головы. А сейчас пошел обратный процесс. Путин эти гайки начал закручивать. И если раньше это происходило тихонько, незаметно, то сейчас уже есть признаки противостояния выросшего российского национализма с подросшим украинским национализмом. Чувствуешь, куда я клоню?