Глаз Эвы - Карин Фоссум

— А что вам надо от этого человека, если вы его даже не знаете?

Он обошел ее и остановился, облокотившись на капот машины. Ноги у него были длинные, он перегородил ей дорогу.

— Я собираюсь свернуть ему шею, — ответила она с обворожительной улыбкой.

— А, я так и подумал.

Он заржал, как будто до него внезапно дошло. Комбинезон его был из нейлона. На тренированном теле он сидел, как влитой. Эва посмотрела на номер машины, на капот которой он опирался. BL744… Она быстро повернулась к машине, стоящей в противоположном ряду, это был серебристый «Гольф», подошла вплотную и попыталась заглянуть внутрь через стекло. Он последовал за ней.

— Это машина одного парня, который в столовой работает, не помню, как его кличут. Такой хлыщ, у него еще волосы вьются. Это он?

Она терпеливо улыбнулась ему, выпрямилась и быстро глянула на белый «Опель» у него за спиной. Теперь она видела номер полностью. BL-74470. Это была «Манта». Она оказалась права, машина была точно такая же, как старый автомобиль Юстейна, но эта была гораздо красивее, новее и ухоженнее. В салоне красная обивка. Эва вернулась, дошла до шлагбаума. Она увидела то, что хотела. Не думала, что найти его будет так легко. Обычный рабочий пивоварни, на совести которого убийство. И она, Эва, знает достаточно, чтобы посадить его лет эдак на 15–20. В крохотную камеру. Это просто невероятно, подумала она. Вчера он убил Майю. А сегодня вышел на работу — как будто ничего не произошло. Значит, он умный. Изворотливый. А может, он обсуждал это убийство с приятелями за бутербродом в столовой? Она представила себе эту картину: жует и глотает, а на верхней губе майонез. Жуть какая с этой бабой, наверняка какой-нибудь клиент пришил. А потом делает глоток колы, снимает с бутерброда лимон и веточку петрушки, а потом снова откусывает, говоря «Бьюсь об заклад, что он уже в Швеции».

Не исключено, что многие из них были Майиными клиентами, продолжала думать она. А может быть, он, как и она сама, с трудом верит в то, что это могло произойти, пытается отогнать воспоминание, как дурной сон.

— Я вспомнил! Вспомнил, как его зовут! — крикнул охранник ей вслед. — Тот, с «Гольфом»! Его зовут Бендиксен. Он из Финмарка![26]

Эва кивнула, не оборачиваясь, и пошла дальше. Потом опять остановилась.

— А как они тут работают? Посменно?

— С семи до трех и с одиннадцати до семи.

Она снова кивнула, взглянула на часы и вышла с парковки, прошла мимо бассейна и села в свою машину. Сердце билось учащенно; теперь у нее есть собственная огромная тайна, и она не знает, что с ней делать. Но завела машину и поехала домой. До трех часов еще очень далеко. Эва подождет, а потом поедет за ним. Выяснит, где он живет. Есть ли у него жена и дети. Внезапно ей ужасно захотелось, чтобы он знал, что кое-кому все известно! Не больше. Она не могла представить себе, что он будет жить и чувствовать себя в безопасности, что он встал сегодня утром и пошел на работу — совсем как обычно, он, который ни за что ни про что убил Майю. Она так и не поняла, почему он это сделал, почему он пришел в такую ярость. Как будто нож под кроватью был самым большим оскорблением в его жизни. Наверное, убийцы — не такие, как обычные люди, решила она и объехала велосипедиста, который налегал на педали справа. С ними наверняка что-то не так. Или же он просто до смерти перепугался, увидев нож. Неужели он думал, что Майя хочет его зарезать? Она на секунду задумалась, не может ли какой-нибудь ушлый адвокат спасти его, утверждая, что он действовал, защищаясь? В таком случае мне надо будет вмешаться, решила Эва, но тут же отбросила эту мысль. Свидетельствовать в суде в качестве подруги проститутки? Нет, это невозможно. Я не трусиха, думала она, вовсе нет. Но я должна думать об Эмме. Она снова и снова повторяла это про себя. Но она не могла успокоиться, казалось, что под ее кожу заползли тысячи маленьких муравьев. Ей становилось плохо при мысли, что никто ни о чем не догадывается. Убита Майя, ее лучшая подруга, самая лучшая — и появилась только маленькая заметка в газете — и всё?!

Она как раз отпирала входную дверь, когда зазвонил телефон.

Эва вздрогнула. Значит, телефон включили, возможно, по просьбе полиции. Какую-то секунду она медлила, потом все-таки решилась и подняла трубку.

— Эва, детка! Где тебя носит? Я уже несколько дней не могу дозвониться!

— Телефон был выключен. Но теперь его включили, я просто не заплатила вовремя.

— Я же просил, чтобы ты говорила, если тебе что-то надо, — пробурчал отец.

— Я вполне могу обойтись без телефона несколько дней, — произнесла она непринужденно, — да и ты в деньгах не купаешься, насколько я знаю.

— Уж лучше я умру с голода, чем ты. Привези-ка ко мне Эмму, я уже соскучился по ней.

— Она у Юстейна, у нее как бы осенние каникулы. Можешь позвонить ей туда.

— А ничего, если я позвоню? Юстейн не будет против?

— Ты что, с ума сошел? Он тебя любит. Он сам боится, что ты злишься на него за то, что он от меня ушел, так что наверняка обрадуется, если ты позвонишь.

— Я жутко на него зол! Ты же не ждала от меня ничего другого?

— Только ему не говори.

— Я, кстати, вообще не понимаю, как ты можешь так спокойно относиться к мужчине, который тебя бросил.

— Я тебе как-нибудь объясню, за стаканчиком красного.

— Отцу следует знать все о своем единственном ребенке, — проворчал он обиженно. — А твоя жизнь — сплошная тайна для меня.

— Да, — ответила она тихо. — Так оно и есть, папа. Но ты знаешь, что тайное всегда становится явным. Всему свое время.

— Мое время скоро кончится, — ответил отец. — Я старик.

— Ты всегда так говоришь, когда себя жалеешь. Давай, покупай вино, и я приеду. Позвоню и скажу, когда точно. Ты не ходишь без тапок?

— Как хочу, так и хожу. Как только ты начнешь одеваться, как женщина, я стану одеваться, как старик.

— Вот и договорились, папа.

На какое-то мгновение стало тихо, но она слышала, как он дышит на другом конце провода. Они помолчали, каждый о своем; Эве показалось, что отец совсем близко, — она ощутила на лице его теплое дыхание, он как бы гладил ее по щеке. Отец был крепкий орешек, всю свою силу Эва унаследовала именно от него. Где-то в глубине сознания у нее промелькнула мысль, что он стар и скоро его не станет, и тогда она потеряет ощущение принадлежности к чему-то в этой жизни. Наверное, то же самое чувствует человек, когда с него снимают скальп.

От этих мыслей ей стало не по себе.

— Чувствую, ты думаешь сейчас о чем-то плохом, Эва.

— Я скоро приеду. Честно говоря, мне не кажется, что жизнь — такая большая радость.

— Значит, нам остается утешать друг друга.