Русский флот на чужбине - Никита Кузнецов

После снятия карантинных формальностей на эскадре было объявлено о том, что все желающие могут вернуться в Константинополь и даже на родину. В «Совдепию» не пожелал отправиться никто, в Константинополь записалось около тысячи человек. Все они рассчитывали найти там работу по специальности. Командующий эскадрой обратился с письмом к главнокомандующему Русской армией, в котором указывал, что лица, желавшие вернуться в Константинополь, «…ни в коем случае не могут рассматриваться, как большевики и никакого касательства к последним не имели, а наоборот. — до конца исполнили свой долг, т. к. в крайне тяжелых условиях привели Эскадру в Бизерту, а потому имеют полное право на помещение их в лагеря в одном из славянских государств для приискания себе более естественного применения, чем житье на беженском пайке в лагерях Тунизии». Однако никто никуда не уехал: желающие убыть в Константинополь погрузились на пароход «Константин» и пробыли на нем около месяца, находясь близ Бизерты. Затем, по распоряжению французских властей, их вновь свезли на берег и разместили в палаточных лагерях.

Морской корпус после схода на берег расположился в пяти километрах от Бизерты на горе в укреплении Джебель-Кебир. 2 февраля адмирал Беренс совместно с французским вице-адмиралом Дарье посетили Морской корпус. Беренс писал об этом — «Последний [корпус. — Н.К.] размещен в казематах, хорошо построенных и довольно сухих и светлых. Занятия в Корпусе налаживаются, хотя помещения недостаточно. Французский адмирал был встречен с должным почетом и видимо остался доволен видом воспитанников. Семьи чинов корпуса помещены отдельно в одном километре от форта в бараках казарменного типа (лагерь Сфаят). Для освещения была установлена динамо-машина с эсминца „Капитан Сакен“».

В связи с переходом морского корпуса на берег прошла окончательная реорганизация гардемаринских рот. Владивостокская рота, получившая большую практику за время плавания на «Орле» и «Якуте», и севастопольская, участвовавшая в боевых операциях на Черном море, были примерно равны по теоретической подготовке.

Сводную роту, образованную в середине 1920 г., решили расформировать и создать в составе корпуса три роты. В первую вошли 36 «владивостокских» гардемарин, из нее же назначались фельдфебели и унтер-офицеры в другие роты. Вторая рота неофициально называлась «севастопольской», т. к. в ней числились кадеты и младшие гардемарины, набранные в Севастопольский Морской корпус в 1919–1920 гг., а также 11 младших гардемарин, прибывших с Дальнего Востока (всего в рота насчитывала 110 человек). В третьей роте были собраны кадеты и гардемарины Морского училища, не закончившие образование из-за революционных событий, числившиеся ранее в Сводной роте, а также, кадеты сухопутных корпусов и вольноопределяющиеся, находившиеся на эскадре (всего 90 человек). Бывшие гардемарины Сводной роты, которых за боевые заслуги произвели в подпоручики и мичманы, составили экипаж посыльного судна «Якут», одновременно продолжая начатые в Севастополе занятия.

В итоге в составе Морского корпуса в Бизерте числилось 235 гардемарин, 110 кадет, 60 офицеров и преподавателей, 40 человек команды и 50 членов семей Начальником корпуса оставался вице-адмирал А.М. Герасимов, начальником строевой части стал капитан 1-го ранга М.А. Китицын. В его ведение входило непосредственное наблюдение за воспитанниками и организация жизни на форту. Преподавателями в корпусе являлись офицеры эскадры и лица из гражданских специалистов, которые начали работать еще в Севастополе. Так как никаких учебников в их распоряжении не имелось, то каждый из преподавателей написал свой курс лекций. Впоследствии эти курсы удалось размножить в корпусной литографии. С целью подготовки воспитанников к возможной будущей учебе в иностранных вузах в программы и учебные планы вносились некоторые изменения. Так, в гардемаринских ротах уменьшили количество времени, отводимого на изучение артиллерии и минного дела, освободившиеся часы заполнили курсом высшей математики. Также было введено преподавание истории русской культуры.

Перед преподавателями и воспитателями Морского корпуса стояли очень непростые задачи по обучению подопечных. Ведь перед ними были молодые люди, которые прошли ад Гражданской войны, воевали, а значительная часть из них осталась сиротами. Офицерам и штатским преподавателям во главе с Герасимовым и Китицыным предстояло не только дать детям и юношам необходимые знания, но и адаптировать их к мирной жизни. И они с этой задачей справились. Например, корпусной преподаватель Н. Кнорринг, посвятивший истории бизертинского Морского корпуса замечательную книгу «Сфаят», свидетельствовал: «По отношению ко всем ним [ученикам. — Н.К.] были особенно сложны наши воспитательские задачи и педагогическая ответственность. У нас на руках оказались многие десятки детей, трагически оторванных от семей, которым нужно было дать не только среднее образование, но и что-то сделать в другом отношении: дать то, что дается семьей и „домом“ вообще в развитии общежительских отношений, общей интеллектуальности, индивидуальных вкусов и т. д. Эти трудности чисто воспитательского характера считались едва преодолимыми, если вспомнить картину, хотя бы, пребывания Морского Корпуса на „Ген[ерале] Алексееве“ во время нашей эвакуации из Севастополя. Оборванные, кто в чем одетые, грязные, завшивевшие, как все на кораблях, полуголодные, в холодной и жесткой обстановке неприветливых кубриков неуютного дредноута, кадеты среди разношерстной, стихийно собранной толпы казались беспризорными замарашками. С большой тревогой мы наблюдали на корабле за грубыми нравами этих пареньков, зорко следящих по части съестного за всем, что можно стащить — хлеб, муку, консервы и проч. Корабельный блатной жаргон висел в воздухе и некоторое время, уже на берегу, грубые инстинкты, как скверные привычки, прорывались на уроках. (…) Началось с внешности, с приведения всех к приличному виду, с искоренения разгильдяйства и распущенных привычек. Надо отдать справедливость строевой части — внешняя часть воспитательного дела ей в этом отношении удалась. Через два-три месяца работы на форту, в Джебель-Кебире, о закулисной стороне которой мы знали немного, ученики стали неузнаваемы». Одной из важных воспитательных мер руководство корпуса считало строевую подготовку, которой отводилось до двух часов в день. Уже через несколько недель после размещения в Джебель-Кебире кадеты и гардемарины корпуса приобрели безукоризненный воинский вид.

Считая себя неотделимым от славных флотских традиций, Морской корпус стал инициатором празднования 6 ноября Дня Святого Павла-Исповедника — покровителя корпуса и праздника всех русских морских офицеров. Особый смысл праздник приобрел для русских моряков, оказавшихся на чужбине. Прежде всего он был днем, напоминавшим им о былом величии Русского флота, о прошлой жизни, оставшейся там, в России. С максимальным соблюдением дореволюционных традиций отмечался праздник и в Бизерте. Как вспоминал В. фон Берг, «корпус пригласил на праздник с эскадры и из лагерей всех бывших питомцев одной школы. Явились все. Сердце — не камень. А здесь, на чужбине особенно дорог этот день. Радостно собраться вместе и грустно вспомнить прошлое»[47]. Парадами отмечалась годовщина победы при мысе Гангут, другие важные даты.