Бык из машины - Генри Лайон Олди

Он встал на четвереньки. Керкион навалился сверху, мешая выйти из партера. Дышал хозяин клуба скверно, с хрипом и присвистом: сказывались годы и лишний вес.

– Заканчиваем? – спросил Тезей.

Керкион не ответил. Толчком он перевел Тезея на спину, сел – верней, упал на задницу – под острым углом к сопернику и потянул Тезееву ногу на себя, зажав ее между своих могучих ножищ. Правой рукой Керкион фиксировал голень захваченной ноги – локтевым сгибом, как раньше держал шею. Левая рука великана обвила затылок Тезея, стальные штыри пальцев уперлись под челюсть, в лимфоузел. Тезей хлопнул ладонью по полу – мол, сдаюсь! – и зря: Керкион как оглох. Откинувшись назад, он начал медленно, борясь с сопротивлением, разгибать Тезею ногу.

Сейчас он сломает мне колено, понял Тезей.

– Прости, – одними губами прошептал хозяин клуба. – Прости меня, парень.

– Что?!

– Так надо. Так лучше, чем смерть.

– Тренер Никомед? Это вы?!

Высокий, костистый, похожий на изработавшуюся лошадь старик тяжело оперся на палку. К бесчисленным складкам и морщинам его лица добавилась новая – скупая улыбка.

– Малыш? Ты тут, в Управлении?

– Ага! В отделе тяжких криминальных.

– Тяжкие, значит, – старик кивнул. Смешливые лучики разбежались от уголков глаз. – Вижу, тебе моя наука впрок пошла…

Долбаный фингал. Долбаный букмекер. Долбаный страж закона Икар Эвпаламид…

Уши и щеки Икара залила волна жидкого пламени. Стыдоба! Если в полицейской школе он и сдал зачёт по БПБ – боевым приемам борьбы – то лишь адскими стараниями тренера Никомеда. Нет таланта – бери упорством, говаривал старик. Что ж, упорства Никомеду было не занимать: две недели перед зачётом он по вечерам, во внеурочное время, натаскивал безнадёжного оболтуса на экзаменационную программу. Домой Икар возвращался на четырёх костях: колени тряслись, не держали. Зато первое задание из трех обязательных – выполнение спецприёмов на несопротивляющемся партнере – он отпахал без проблем, набрав необходимую сумму очков. Задание второе – борцовский поединок – свёл вничью, спасибо противнику, вялому тюфяку Аяксу. Третьим заданием был кулачный бой, и Икар чудом – другого слова не подберёшь – отстоял с техничным легковесом Киросом все пять раундов до финального гонга. С ринга он ушёл, вытирая кровавые сопли и ухмыляясь, как дурак.

Оставалась теория, но тут судьба улыбнулась Икару: из двух дюжин вопросов, один другого заковыристей, он вытащил благословенную «технику надевания наручников». При минимуме практического опыта ответ Икар заучил наизусть:

«Подвести ассистента к стене, поставить его так, чтобы он упирался в нее тыльными сторонами ладоней широко разведенных в стороны рук, растопырил пальцы, максимально широко расставил ноги, отвел их как можно дальше от стены, прогнулся в пояснице, повернул голову вправо. Поставить свою правую ногу к нему между ног сзади к левой ноге (стопа к стопе)…»

Комиссия слушала, не перебивая. Кажется, Икар их заворожил: продемонстрировать описанные действия никто не требовал. Когда Икар добрался до финального «…произвести дожим и фиксацию замковых устройств наручников», зачёт был у него в кармане.

– Ха! – Икар подбоченился. – Видели бы вы моего противника! Главное, все живы, а преступник задержан…

А что, сказал он себе. Ведь правда же? Чистая правда. Если, конечно, не уточнять, чьими стараниями был измочален и задержан упомянутый преступник.

– Вы-то сами как, тренер?

– Тренер? Нет, малыш, – для Никомеда все его питомцы были малышами. Так старик избавлялся от необходимости запоминать имена, – я уже не тренер. Ваш выпуск у меня был последним.

– Кто же вы? – изумился Икар.

Никомед фыркнул по-мальчишески:

– Пенсионер я. Заслуженный! Ну, завтра буду заслуженный. Надеюсь, эти бумажные души в отделе кадров не придумают еще чего-нибудь…

Он взмахнул картонной канцелярской папкой.

– Надбавка, удостоверение, персональный значок. Льготы… – ворчливый тон был маской. Старику льстило проявленное к нему внимание. – Обещали завтра к обеду оформить. Ну, где обед, там и ужин, где завтра, там и через неделю. Знаю я нашу бюрократию…

К слову об ужинах: они стояли у входа в управленческую столовую. От запаха рагу с чесноком Икар поминутно сглатывал слюну. Мамин завтрак остался в далеком прошлом, а пита с копчёной козлятиной, проглоченная на бегу – разве это еда?

– Перекусим? Я угощаю!

– Ха! – передразнил его старик. – Видел бы ты мою пенсию! Я теперь богач…

– Возражения не принимаются, тренер! Я настаиваю!

– Говорю, я уже не тренер…

Широким жестом Икар распахнул перед стариком двери столовой, и Никомед сдался. Ворча для порядку, что разорять детей – грех, он взял себе сырную запеканку и йогурт с фруктами. Икар сперва хотел рагу, но передумал, выбрал баранье сердце с тушёными помидорами, лепешку с кунжутом и апельсиновый сок.

– Через полчаса закрываемся, – предупредили их на кассе.

Икар отмахнулся: успеем!

– За встречу!

Смеясь, они символически чокнулись йогуртом и соком – и в кармане у Икара взвыла сирена. Беззвучно чертыхаясь, он извлек вайфер.

– Да!

– Как дела, шалопай?

Голос Синида с трудом пробился сквозь какофонию, бушевавшую на другом конце линии. Крики, аплодисменты, обрывки бравурной музыки. «Да! – блажил чей-то приторный баритон. – Мы помним триумфы нашего кумира…» Шоу, предположил Икар. Зачем Синида понесло на шоу, он не знал, а спросить постеснялся.

– Дела? Так себе. Свидетель бредит…

– Бредит?

– Говорит: его девушка изнасиловала! Врач запретил допрашивать дальше…

– Толку от такого свидетеля?

– Я ее в розыск объявил.

– Кого?

– Девушку! Ту, с записи.

– В розыск? Правильно сделал…

Инспектор меня не слышит, уверился Икар. Вернее, не слушает. Занят чем-то важным, куда более важным, чем шесть трупов, изнасилованный байкер и пропавшая без вести жертва, она же насильница. Зачем он звонит? Хочет поставить галочку: «Ход расследования под контролем?»

– Ты рапорт напиши, – велел Синид. – Пусть лежит про запас. Чтобы в любой момент…

И связь прервалась.

– Начальство? – посочувствовал Никомед.

Икар вздохнул:

– Вроде того. Мой шеф-напарник, инспектор Синид.

– Синид? – у Никомеда дрогнули кусты бровей, густо припорошенные инеем. – Надо же, малыш Синид… Помню, помню. Это сколько уже? Лет пятнадцать? Больше? Сильно я тогда за него опасался…