Нетаджикские девочки. Нечеченские мальчики - Дмитрий Соколов-Митрич

– А откуда чеченцы в Узбекистане? Их же в Казахстан депортировали.

– Это не депортированные. Эти чеченцы из Грозного приехали на заработки. Брали наряд, потом обманом набирали себе в городах русских рабов, привозили в степь – и понеслась. Те, к которым я попал, подрядились гараж строить для совхоза «Маданият» («Культура»). Первый день еще из себя друзей строили, а потом пошел жесткий нажим. Работать пришлось по 12 часов в день, жить круглый год в ашханах – это типа летней кухни, спали на топчанах, кормили нас кое-как. Зимой, когда холодно стало, они с нас всю одежду сняли, в одних трико и рубашках оставили – все на себя надели. За пределы объекта мы ходили только в колхоз – чтобы в ведомости расписываться. А деньги вместо нас чеченцы получали. Многие из наших перестали мыться, опускались так, что вши по ним ползали, – когда тебя так унижают, волю отшибает напрочь. Я это сразу понял, поэтому через «не хочу» за собой следил, брился каждый день и даже иногда старался чего-нибудь для души смастерить – они это заметили, и скоро я стал считаться ценным рабом. Иногда к ним другие чеченцы приезжали – гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр и уедут. Потом я узнал, что эти шестеро не единственные, кто в степи таким промыслом занимаются. Мне об этом казахи рассказали.

– Может, узбеки?

– В этих местах казахи живут, хоть территория и узбекская. Но это все я узнал потом, а тот год я прожил как на Луне – где я, какой век на дворе, не понимал. Представьте себе, из социализма – и вдруг в рабовладельческий строй. А потом, спустя несколько лет, встретил одного из тех, кто там со мной был, он рассказал мне, что, когда они гараж построили, чеченцы их просто избили до полусмерти и бросили на дороге. Двое умерли, остальные расползлись.

– А вы?

– А я еще раньше сумел сбежать. Опять же – руки мои меня спасли. Послали меня в магазин, встречаю там инженера колхозного. «Мерзебек, – говорю, – вытащи меня от них». – «Не могу, – говорит, – отношения с ними портить, было бы из-за чего». – «А я слышал, вы сейчас контору себе новую отгрохали. Вам ее отделывать нужно. Давайте я вам все это сделаю. Только заберите меня». Он согласился.

Соколов, Ананьев, Кандыба

Сколько времени Ермаков провел в плену, он не помнит – то ли год, то ли полтора. Мерзебек поселил его в строительном вагончике, который подогнал прямо к своему дому: «Если они придут – бей тревогу».

– Они повертелись вокруг, но вступать в конфликт с казахами не решились: их там много и все такие бабаи, что мало не покажется. А когда я с Мерзебеком рассчитался, мне пришлось еще за паспорт работать. Чеченцы-то мой паспорт выкинули, а один казах подобрал. Я к нему. Он сначала принял как дорогого гостя, а потом говорит: «Отработать надо». Но хорошо хоть не обманул – через полгода отдал паспорт и даже бешбармак прощальный устроил. А потом я оказался посреди Кызылкумов с паспортом и с десятью рублями в кармане. Пошел в сторону Навои, и какие колхозы по дороге попадались, там шабашил – «Учтепа», «Учумурат», «имени Карла Маркса». Иногда приходилось наниматься к частникам – что-нибудь построить. Помню одного казаха по имени Совет – я ему ашхану делал. Работал, а сам в какой-то момент просто отключался и думал все о том, как там дома, как там друзья – Соколов, Ананьев, Кандыба. А однажды подошел ко мне в одном колхозе комсомольский вожак и говорит: «У нас тут миллионер живет, нужно ему памятник сварганить на могилу. Можешь?» – «Могу». – «Но только миллионер еще жив, поэтому памятник ему должен понравиться». Инструмента у меня никакого не было, я взял три гвоздя на 200 миллиметров и кернышек. Гвоздиком делал линии, а кернышком выдалбливал их, чтобы белизной отливало. И так у меня хорошо работа эта пошла, что через три дня памятник был готов. На переднем плане портрет миллионера в чабанской шапке, за ним степь, солнце встает, юрта, а вокруг нее – барашки. Тот когда увидел – аж растаял. И все аксакалы его: «Якши, якши». Миллионер хорошим мужиком оказался. Я ему говорю: «А чего вы заранее могилу-то себе готовите?» А он: «Понимаешь, у меня сыновья все непутевые. Я им по машине купил, а они пьют. Боюсь, что и не похоронят меня как следует». И это правда, молодежь в то время уже пошла дурная, перестроечная. Их отцы мне заплатят, а эта шантрапа остановит на дороге и скажет: «А пойдем-ка, брат, в чайхану. Ты угощаешь».

Слезы Ирины Алексеевны

В этот раз мы с дядей Сашей договорить не успели. Было уже поздно, а рано утром ему ехать в Москву – поступил заказ от одной строительной фирмы подготовить стенд для выставки. Фирма занимается пробковыми покрытиями, а Ермаков, как приехал в Россию, очень к этому стройматериалу проникся и за несколько месяцев уже успел стать докой.

– Одно время у меня простой был, а тут вдруг поперло. Послезавтра квартиру начинаю делать. В день долларов по 100 выходит. Если так и дальше пойдет, через год сам квартиру куплю.

А пока Ермаков, когда бывает в Москве, живет у одной одинокой женщины. Как брат с сестрой. Их познакомил один его клиент. Она просто сказала: «Хочешь – живи у меня». Женщина зарабатывает тем, что выращивает у себя дома на продажу самых маленьких в мире собак – чихуахуа и самых ушастых – папиллонов. Как я ни старался, так и не смог сосчитать, сколько их у нее, но, судя по лаю, не меньше десятка.

– С семьей у меня не получилось, зато «сестры» всю жизнь спасают. Я ведь самого главного не рассказал, – Ермаков выгнал с кухни все, что тявкает, и закрыл дверь. – Про Ирину Алексеевну. Полищук. Когда я до Навои все-таки добрался – это уже, наверное, начало 90-х было, – она мне так же сказала: «Хочешь – живи». Ей было 62 года, у нее вообще ни одного родственника, и я ей стал заместо сына, хотя по документам мы были муж и жена – фиктивно расписались, чтобы мне прописку сделать.

– А почему в Подмосковье не вернулись?

– Тогда ведь еще одна страна была, а возвращаться мне было не к кому – дай, думаю, пока здесь поживу. Первое время у меня срыв пошел после рабства – я все пил. А она терпела. Ни словом не упрекнула, только вздыхала все время и плакала. И в конце концов мне так стыдно стало от этих слез, что я бросил. Просто бросил и до сих пор не пью. Как увижу водку, ее слезы вспоминаю. Стал работать, телевизор ей купил, телефон, мебель хорошую своими руками сделал. Если бы не она – меня уже не было бы давно на белом свете. У меня теперь цель жизни – не только самому в России гражданство получить и устроиться, но и ее сюда переселить. Деньги ей все время высылаю, звоню.

– А почему с гражданством-то проблемы?

– Я тот же вопрос чиновникам задаю. У меня ведь и советский паспорт остался – когда узбекские выдавали, я сказал, что потерял. Но в нем, блин, узбекская прописка. Чтобы получить гражданство, нужно прописаться здесь, а в паспортном столе говорят, что прописаться я могу только у ближней крови – то есть у сына, а он сам у тещи живет. Я спрашиваю: «А у брата можно?» – «Нет, у брата нельзя». Чем брат хуже сына, не понимаю. Послал письмо Путину, оттуда ответ пришел: «Ваше обращение направлено в МВД». Дай Бог, поможет. А не поможет, буду сам себе помогать. Куда деваться?