Нетаджикские девочки. Нечеченские мальчики - Дмитрий Соколов-Митрич

Через неделю я съездил, посмотрел, как дядя Саша сделал ремонт в квартире у одного стоматолога. Хорошо сделал. Я встал в очередь.

Епишин. Возвращение в рабство

Владимир Епишин не сам сбежал, его освободили. Его одели, обули, посадили на самолет и привезли на родину – в Ярославскую область. Про Епи-шина писали все газеты, к нему проникся сочувствием губернатор, его подлечили в санатории, ему сделали документы, дали жилье и взяли на работу. Результат – документы он потерял через месяц, на работу его тянут за шиворот, а когда он приходит выражать недовольство в сельсовет, говорит, что у чеченцев ему было лучше.

Село Рождествено Некрасовского района – место не лучше и не хуже любого другого. Так же одни пьют, потому что негде работать, а другие работают, потому что не хотят пить. Епишин встретил нас беззубой улыбкой, от него густо тянуло перегаром.

– Я сегодня с ночного дежурства, – сказал он, продирая глаза. – На ферме работаю скотником. Денег, правда, не платят совсем, уйду, наверное. Летом подрабатывал строителем за 60 рублей в день, но на зиму стройку приостановили. Как жить – не знаю. Квартира еще сохранила следы ремонта, на почетном месте – новый телевизор, рядом греется кошка Света, которая гуляет сама по себе.

– Телевизор журналисты подарили. Недавно приезжали фильм про меня снимать.

Журналистов Епишин любит. Первым делом показал целую стопку публикаций о нем. А заодно – телефоны всяких знаменитостей, чиновников, работников ФСБ и счета за газ на 1160 рублей.

– Поехал вчера в райцентр, к Альбине Павловне Суворовой, заму по соцработе. Слава богу, пообещала их погасить. И 100 рублей выписала. Но что толку! 20 на дорогу ушло, и сегодня уже нет ни рубля.

– А чего у вас газ сейчас просто так горит?

– Привычка кавказская. Без открытого огня – как без воздуха. 11 лет назад я в соседнем селе жил, колхоз «Смычка». Но там я с председателем не ужился, и меня направили сюда. Получил первую зарплату, 350 рублей, и поехал в Ярославль на выходные погулять. За два дня все спустил и решил обратно на электричке ехать бесплатно. А на вокзале подходят два ингуша: «Хочешь поработать на Кавказе? Платить будем, кушать хорошо будешь, все тебе будет». Был бы я трезвый – не поехал бы. А пьяный поехал. Они ведь даже цену не назвали.

– А протрезвели только на Кавказе?

– Нет, в Москве. Но сбежать не удалось. Они следили все время.

– Подбежали бы к любому милиционеру.

– Э-э, у них вся милиция еще тогда была куплена, – неуверенно ответил Епишин. – Да и паспорт я им отдал. Приехали мы в Назрань, а там таких, как я, уже человек 10. Покормили нас и развезли по хозяевам. Меня – в Карабулак, к братьям Оздоевым. Месяц дом им строил – все хорошо было. Не платили, правда, но выпивка и еда была. А потом кто-то из наших проболтался, что мы в Москве хотели сбежать, – и нас бить начали. Мы с татарином одним, Фаридом, сбежали. Пришли по шпалам на станцию, купили билеты на последние деньги, а тут подходит к нам один чеченец, Магомед, и начинает к себе зазывать. Я-то против был, а Фарид говорит: «Пойдем, кто нас в поезде кормить будет?» Ну я и пошел. Приехали в Чечню, на хутор Веселый. Дом там строили. Все сначала тоже хорошо было – выпивка, закуска, пока к нему братья не приехали. Они стали с нами грубо обращаться, и мы сбежали и оттуда. Сели в ав­тобус, к нам опять чеченец какой-то подсаживается. Зовет в горы черемшу собирать. Фарид опять согласился, а я говорю: «Извини, не поеду». И отправился в Серноводск, к Ибрагиму Дашнееву.

– Это кто?

– Тоже чеченец. Тракторист. Он давно еще к Магомеду в гости приезжал и звал меня к себе. У Ибрагима я полтора года прожил, сено косил на тракторе. Жадный человек, кормил плохо, с выпивкой тоже туговато было. Я ушел. К Ахмеду Бакаеву. Вот это хороший человек. Шесть машин у него – три наши и три иномарки. И выпить давал, и даже деньги иногда подкидывал. И говорил: «В любое время можешь домой ехать».

– Чего же не поехали?

– У него неплохо жилось. Я думал: «Еще немного поработаю и поеду». Но потом я как-то раз напился, скот растерял и решил не возвращаться. Пока бродил, попал в больницу. Я глазам не поверил, когда Ахмед с женой пришли навестить: «Скот, – говорят, – сам до дома добрался. Мы, – говорят, – Володя, на тебя зла не держим. Хочешь – возвращайся». А в больнице медсестра одна была, чеченка, она меня все спиртом угощала и уговорила поехать с ней опять в Чечню. На этот раз в Аргунское ущелье, в Итум-Калу. Вот это я зря сделал. Сын у нее злой человек, бил меня до крови, кормил как собаку, курева вообще не давал. А тут еще война началась. Я соседям их как-то говорю: «Положите мне в укромное место хлеба на дорогу, и я уйду». Они так и сделали. Всю ночь по горам проплутал, а на следующий день попался другому чеченцу – Амину Ялаеву. У него еще хуже стало, три года я мучился. Бегал трижды, но каждый раз они меня ловили. Били много – и руками, и ногами, и кнутом, и расстреливали понарошку. Один раз, чтобы поиздеваться, заставили печку-буржуйку в гору тащить 5 километров , а сами на лошадях вокруг скакали и кнутом хлестали. Я уже потом всего этого и бояться перестал – знал, что все равно не убьют, пока им работник нужен. А вот русаков при мне двух убили – солдат и женщин насиловали и горло им потом перерезали.

– А почему вы говорите «русаки», а не русские?

– Потому что они так говорят. Слава богу, Амин меня, наконец, своему родственнику отдал – Арби. Хороший был человек – мы с ним и ели вместе, и пили. Я ему скот пас. С ним я и в Панкисское ущелье ушел. А потом, когда он коров своих продавал, чтобы в Дуиси обосноваться, то меня вместе со скотом отдал. Коров по 300 долларов за голову, а меня бесплатно.

Епишин говорит обо всем этом без злости. Просто перечисляет события.

– Я уже совсем было смирился, что так и умру здесь, но тут одна российская журналистка меня обнаружила и добилась от грузинских властей освобождения.

Он проводил нас в сельсовет. Когда мы вместе вошли туда, воцарилось гробовое молчание, все женщины разом отвернулись. Епишин тут же исчез за дверью.

– Опять к октябренку нашему приехали, – хлопнула себя по бедрам председатель сельсовета Ирина Воробьева. – Хорошо хоть, сам ушел, постеснялся.

– Он сегодня с ночного дежурства вернулся, – проинформировал я. – Устал, наверное.

– У него уже четвертый день ночное дежурство, – рассмеялась бухгалтер. – Когда киношники от него уехали, они ему полторы тысячи оставили, вот он и дежурит.

– Нам в прошлом году на весь год 10 тысяч всего выделили – пять на ремонт школы и пять на благоустройство территории. А этому алкоголику 20 тысяч на ремонт, да еще каждый месяц он ездит к Альбине Павловне в район и деньги выпрашивает. Она когда-то его учительницей была, добрый человек, отказать не может.

– Имейте совесть. 11 лет рабства кого хочешь сломают.

– Да мы что, не помним, какой он был? Его ведь и прислали к нам сюда из «Смычки» за пьянку. У нас таких «чеченцев» полсела, только позови.