Сын Золотого Неба. Глаза Дракона - Лина Лау

чем в своих мыслях спросила Эша.

— Ради правды.

Исчерпывающе.

— И стоила она того?

— Да.

Эша внимательно посмотрела в глаза другу.

Что-то потухло в нём.

Что-то, что горело столько лет, что вело его вперед сквозь боль, кровь и слезы сквозь насмешки и чужое неприятие, сквозь презрение и ненависть высокородных…

Это «что-то» когда-то отобрало у неё брата.

И самого Рика.

Теперь этого нет.

Серые его глаза, полные пепла.

Пустые.

— Рик… Что произошло? — спросила она уже абсолютно серьёзно, отбросив былую дурашливость — она тут была излишней.

— Это… Это было ужасно, соколёнок. Бесчеловечно.

Вот оно что… Надломленным был её друг, потерянным.

Разочаровавшимся.

А ведь она предупреждала!

— Мы — не люди.

— Но я-то человек! — в стальных глазах Рика зажглось что-то тёмное, что-то яростное, болезненное, беззащитное. — И… Мои ребята по приказу Владыки сожгли дотла один из древнейших городов империи вместе со всем его населением, вместе с детьми, стариками, женщинами… Невинных — вместе с мятежниками! — он говорил, и было видно, как сильно её друг изменился с момента их последней встречи, как повзрослел, как… устал. — Ладно степняки — им воздалось за их же грехи, но… Но своих-то за что?

Эша слышала про резню в Хэлиссе, мало кто не слышал о подлости бесчестных степняков, но… Но о том, что в сожжённом городе были живые люди, не только зараженные неведомой чумой и обезображенные ею же трупы, она не знала.

И не должна была знать, вероятно.

Никто не должен.

Наверняка ведь секрет это.

Как же сильно Рик подставляется, выбалтывая ей государственную тайну, да и её подставлял, глупец! Неужели не понимает, что не для лишних ушей эти слова!

— Кошмар…

Кажется её милый друг принял эту реплики на счет своих высказываний, а не её, Эши, мыслей.

— Ну и высказал я это своё мнение в лицо Его Королевского Величества.

Нет, действительно идиот.

Не умеет промолчать.

Как только жив до сих пор остался-то?!

— И ты до сих пор жив?!

Рик тут же стушевался, погас.

Действительно, мутная там история кроется, точно.

Страшная.

— Как я понял — жизнью я обязан заступничеству Наследника. Так, высекли, — губы Рика украсила полуулыбка. — В первый раз что ли?

Высекли…

Дисциплинарное наказание для сайши, как для способных переносить почти любую боль, точно не ограничилось бы парой тростинок, как в их детстве.

Его же насмерть запороть могли!

Он же человек, не шесс'ен!

Истек бы кровью, и всё, прах по ветру, имена на Стену!

Как же близка она была к тому, чтобы действительно потерять своего друга… Не просто так она его оплакивала — он действительно прошёлся по самой грани, и только его почти сверхъестественная удача помогла ему выбраться невредимым и на этот раз.

Или не невредимым?

Что он ещё скрывал?

Из-за чего она его-таки похоронит?!

Эша обхватила лицо друга, заставила его наклониться, посмотреть ей прямо в глаза, чтобы понял, осознал, вбил в свою бестолковую голову, что были под этим небом те, кому он дорог был, что были те, кто за него боялся и переживал. Что нельзя так глупо рисковать собой ни за что! Страшное случилось — но это не повод отдавать собственную жизнь, всё равно ведь не сумеешь ничего изменить!

— Боевой кнут и простые розги — не одно и то же, Рик, — сказала она медленно и тихо, прошипела даже, оскалив свои клыки — шесс'ен она или кто, всё-таки? — Почему ты вечно нарываешься на неприятности, что в детстве, что сейчас — не можешь жить спокойно?

А он действительно смотрел ей в глаза.

Молча смотрел, долго.

Странно.

— Как ты? — сказал он, наконец, сбивая с толку Эшу, порождая страшную догадку — он понял. — Спокойно тебе живется?

— Рик…

Нет, ну не мог же он действительно всё понять? Не по глазам же?

Или… прикосновение?

Энергию её считал?

Зачем?!

— Судя по тому, что я не вижу рядом озарённого улыбкой молодого господина, ты-таки влипла в историю.

Каждое его слово било в цель.

Неотвратимо.

Да — влипла.

Да — страшно.

Но она не любила думать про это, не хотела вспоминать о собственной беспомощности, об отвращении к самой себе, о ненависти ко всему миру, о желании сжечь собственную кожу, содрать её с себя, омыть себя, обнажённое мясо, чистой родниковой водой.

— Мне кажется, это всё-таки не твоё дело, — предприняла она последнюю попытку защитить свои тайны.

Рик упрямо сжал губы.

— А мне кажется — моё, — его слова были тихими, но тяжёлыми, словно камни падали. — Тебя обидели, а после твоего отречения от фамилии у тебя не осталось братьев, способных тебя защитить. Кто, если не я, Эша?

Действительно — кто?

Некому.

А сама она себя не защитила.

— Это бессмысленно, — сдалась Эша. — Его не наказать.

— Неужто сам король?

— Королевич.

Взгляд Рика ей не понравился. Не убить же принца он задумал? Это не критика приказ Владыки — за покушение на наследника ему головы точно не сносить.

— Старший, стало быть… — оскалился её друг со странной, незнакомой жестокостью. — Ну так ведь ваша артель под покровительством Диалори — обратись к ней за справедливостью!

— Как ты себе это представляешь?

Рик не ответил.

Ну вот и что он задумал?!

— Сколько ты ещё будешь в городе? — сменила она тему.

— Как распорядится милорд, — последовал флегматичный ответ. — А так запланирована ещё седмица. Так что ещё непременно встретимся.

Помолчали.

— Не расскажешь, зачем Наследник Юга прибыл в Диорен?

— Не моя тайна, соколёнок.

— Да, прости.

— Ничего, — Рик наконец-то улыбался, — ты всегда страдала из-за своего неуёмного любопытства…

Ах, так?!

— Ну почему сразу «страдала»?! — возмутилась Эша. — Я, может, им наслаждалась! И наслаждаюсь.

— Тем тебе лучше.

— И всё же тебе с распущенными волосами лучше.

— Что, прости?

— Прощаю. Говорю — не убирай волосы в пучок, тебе и так хорошо.

— Ну если ты так сказала…

— Рик!

Глава 17. Мия Талэ

— Ваше Королевские Величество, Главный Дознаватель Рес прибыл для доклада, — произнёс гвардеец, обращаясь к своей госпоже, расположившейся за рабочим столом.

— Пусть заходит.

Раздавшийся в ответ голос был усталым, чуть хриплым, низким.

Первая мысль, которая могла бы возникнуть у стороннего наблюдателя при взгляде на эту женщину — её нельзя было назвать красавицей. Быть может, будь она беззаботной дворянской дочкой, это впечатление сглаживалось бы, но… Мнимая юность, тщетно пытавшаяся смягчить облик, не могла бы обмануть внимательный взор. Черты лица женщины были острыми, жесткими, более походившими на мужские, чем на девичьи. Залегшие под глазами тени и нахмуренные брови создавали образ столь строгий, что даже