Деление на ночь - Евгений Кремчуков

– Но в чём, в чём я вам соврал? – воскликнул Воловских.

– Так ведь вы же мне сейчас и поведаете, – картинно подмигнул старику Белкин.

– Кажется, вы говорили, что не хотите быть Холмсом и Мегрэ?

– Говорил.

– Но вы гораздо сильнее их.

– Почему вы так решили? Мне приятно, конечно, но…

– Несколько причин. Во-первых, вы гениально разгадали пароль.

– Ого! И что там в ноутбуке?..

– Подождите минуту. Я предложил вам это задание, совершенно не предполагая, что вы с ним справитесь. Но вы, Борис Павлович, – снимаю шляпу. Впрочем, вы меня восхитили другим: тем, что вы настолько здорово расставили ловушки, что я оказался ими окружён – окружён фатально и безвозвратно. Вы спро́сите, что за ловушки? Обвинения во лжи и принуждение её раскрыть. Видите ли, Борис Павлович, лжи я нагородил много. Но она была… как бы вам сказать… сознательно мелкой. Всякий раз. Я чего-то не договаривал. Немного кривил душой. Правды в моих словах – не менее девяноста процентов. Но вы почувствовали, что не сто. И пригвоздили меня.

– Владимир Ефремович, я очень хочу узнать, в чём именно вы кривили душой, но до того скажите, если вы меня сами пригласили, вспомните, я даже поначалу отказывался, зачем вы обманывали? Или наоборот: зачем пригласили?

– Алёша, правда, пропал. И именно в тех обстоятельствах, как я вам описал. И его действительно не нашли. Но случилось и ещё кое-что, что вы пока не знаете. У меня есть все основания думать, что Алёша покончил с собой. Но я так дико не хочу, чтобы это оказалось правдой, что готов идти на любые расходы ради иного вывода. Я понимал, что вы не ограничитесь простым поиском пароля и будете строить свою версию. Я в ней нуждался. В такой версии, чтобы я мог за неё уцепиться, поверить в неё и спокойно умереть, зная, что мой сын рук на себя не накладывал. Но я в ловушке, и теперь вы узнаете всё.

Воловских откашлялся и продолжил.

– Главное, чего вы не узнали – записка.

– Записка?! – крикнул Белкин.

– Записка. Я в тот день вошёл к Алёше и при первом же осмотре комнаты обнаружил на столике, рядом с ноутбуком, счёт из ресторана. Мы как раз накануне с ним сидели, немного покушали вечером. Перевернул его – а на пустой стороне его почерком написано: «Больше не хочу». Понимаете, Борис Павлович?

Внезапно Белкин расслабился. Старик его ни в чём не убедил. Можно было спокойно слушать дальше.

– Мы очень нехорошо поговорили накануне. Поссорились… Кажется, я вам рассказывал. И далее он исчезает со словами «Больше не хочу». Я был в отчаянии, Борис Павлович. Спрятал записку и никому её не показал.

– Она у вас при себе?

– Здесь, в секретере.

– Могу посмотреть?

– Конечно, но отдавать её вам не буду.

– Так и не надо, я же могу её на телефон сфотографировать?

– Сколько угодно.

Воловских вытащил продолговатый кусочек бумаги. Да, действительно, счёт. А на обратной стороне – надпись «Больше не хочу». Почерк… Хотелось бы назвать его твёрдым или, наоборот, дрожащим. Но он обычный. Самый обычный почерк. Белкин сфотографировал счёт с обеих сторон.

– Я понимаю, как вы были огорчены, но давайте все выводы сделаем потом. Это ваша единственная ложь?

– Нет. Вторая заключалась в том, что я пообщался с его бывшей женой, хотя и довольно неподробно. Вы же спрашивали, обсуждал ли я его исчезновение с ней.

– Да, спрашивал. А тут почему вы скрыли правду?

– Вы бы, несомненно, решили, что у нас с ней сговор, и мы просто убили Алёшу.

Белкин непроизвольно хихикнул – Воловских говорил абсолютно всерьёз.

– И всё?

– Нет. Последнее – то, что я знал пароль от жёсткого диска и без вас.

Этого философ тоже не ожидал, но и тут особо ошарашенным себя не почувствовал. На всякий случай решил помолчать – в очередной раз спрашивать «А зачем вы соврали?» ему не хотелось. Но и Воловских притих, поэтому Белкин зашёл с другой стороны.

– Откуда же вам стал известен пароль?

– Я узнал его накануне вечером. Мы скандалили, обсуждали его мать, и он брякнул что-то вроде такого, мол, да что ты понимаешь в моих чувствах, у меня даже пароль «мама двадцать девять одиннадцать». Наверняка он бы его поменял, так как проговорился, но не успел. Ну вот, а когда я только принялся думать, кто мог бы рассеять мои страхи и сомнения, кто мог бы укрепить надежду, мысль о вас ещё не появилась. Потом я стал чуть ли не на стиральной доске мочалить память, выуживая оттуда всех, кто был как-то связан с Алексеем. Вспомнил, что он писал диплом у кого-то очень умного и молодого. Далее выяснил ваше имя, навёл справки. Мне сказали, что вы – человек отзывчивый, но очень скептически настроенный.

Белкин на мгновение возгордился внутренне, но тут же осадил сам себя.

– Справки-то где наводили? И кто меня так охарактеризовал?

– Ну, со справками у меня проблем нет. Я же из тех, – криво улыбнулся Воловских. – А уж своих информаторов мы никогда не сдаём.

Философ с неприятным ощущением отметил тревожно прозвучавшее «мы».

– Хорошо, а дальше?

– Я и подумал: если перед незнакомым человеком поставить задачу убедить меня, что мой сын – не самоубийца, что это всего лишь случай, стечение обстоятельств, а не его сознательное решение… Человек может воспринять мою просьбу очень плохо. Наверняка вы забыли, но я в самом начале нашего первого разговора по телефону предложил вам оказать услугу Господу. Чуть не испортил всё с самого начала – был не в себе. Так вот, требовалась вещественная задача. Чем конкретнее, тем лучше. Разгадать пароль – куда лучше! А к паролю мы бы пристегнули всё прочее – как, собственно, и вышло. Но в целом из-за случившейся лжи я не очень себя корил, потому что я дал вам возможность заработать, и, по моему представлению, не самую маленькую сумму, – протараторил Воловских, как будто пытаясь себя убедить в этом. Он, сидя, наклонился вперёд, словно пытаясь рассмотреть Белкина, но потом вдруг обмяк и распластался в кресле. – Простите меня, Борис Павлович.

Белкин, чувствуя себя всё более и более уверенным, только хмыкнул.

– Так, а в ноутбуке-то что?

– Да ничего. Пустой. И отформатирован был за полгода до того – я вызвал специалиста, он всё изучил. Алёша зачем-то таскал с собой ноутбук, который не использовал.

Пригласили в Сочи: дескать, приезжайте, Владимир Ефремович, посмотрите своих любимых летающих лыжников, а мы вам и билетик, и гостиничку, и пропуск оформим. А паспорт болельщика без вас для вас сделали ещё полгода назад. Только приезжайте. Ну а я что? Сразу же и согласился. Понятно же, зачем я им там – наверняка приедет кто-то, кого надо на что-то уговорить. Я же всегда придумаю, как кого с кем связать, чтобы дело сладилось – или кому на какие кары намекнуть, или кому какую манну обещать. Негодяи, всё обо мне помнят! И даже паспорт болельщика сделали. Без меня меня паспортизировали! Но почему бы и нет? Дома всё одно и то же, а так развлекусь немного. Да и прыжки с трамплина люблю. Как летают – любо-дорого всегда посмотреть.