Женщина со шрамом - Филлис Дороти Джеймс

Когда молодой Дэлглиш получил повышение и был переведен в департамент уголовного розыска, ему казалось, что атмосфера, даже самый воздух в помещении, где было совершено убийство, меняется, если оттуда убрали труп, и меняется гораздо сложнее, чем просто из-за отсутствия жертвы. Начинает казаться, что этим воздухом легче дышать, голоса становятся громче, возникает общее чувство облегчения, словно некий объект, обладавший мистической властью угрожать или заражать, лишился своего могущества. Какие-то следы этого чувства сохранились и до сих пор. Неубранная постель, где на подушке все еще оставалась вмятина от головы, выглядела безобидно и обычно, будто та, кто в ней спала, просто проснулась, встала и скоро вернется. Только валявшийся в дверях, на самом проходе, поднос с разбитой посудой был для Дэлглиша символом, придававшим комнате вид драматический и печальный. Эта сцена словно была специально подготовлена для фотографии на суперобложку модного триллера.

Вещей мисс Грэдвин никто не трогал, и ее портфель так и остался в гостиной, прислоненный к бюро. Большой металлический чемодан на колесиках стоял рядом с комодом. Дэлглиш поместил свой следственный чемоданчик (это название прочно прилепилось к нему, хотя теперь это был специально приспособленный кейс-дипломат) на складную подставку для багажа. Открыл его, и они с Кейт надели перчатки для обыска.

Сумочка мисс Грэдвин, в форме саквояжа из зеленой кожи и с серебряной пряжкой, явно была сделана на заказ. Внутри они нашли связку ключей, небольшую записную книжку, карманный ежедневник, бумажник с набором кредитных карточек и с кошельком, в котором оказалось четыре фунта мелочью и шестьдесят — двадцати- и десятифунтовыми ассигнациями. Кроме того, там находились носовой платок, чековая книжка в кожаной обложке, расческа, флакончик духов и серебряная шариковая ручка. В карманчике, предназначенном для мобильного телефона, они нашли ее мобильник.

— Обычно ожидаешь найти телефон на прикроватной тумбочке, — сказала Кейт. — Похоже, она не хотела, чтобы ей звонили.

Мобильник был маленький, новой модели. Открыв и включив его, Дэлглиш проверил звонки и сообщения. Старые текстовые сообщения были стерты, но высветилось одно новое, полученное от «Робина». В нем говорилось:

«Случилось что-то очень важное. Необходим твой совет. Прошу тебя, разреши мне прийти, пожалуйста, не запирайся от меня».

— Нам нужно будет выяснить, кто этот отправитель, — сказал Дэлглиш, — чтобы узнать, не повлекла ли такая настойчивость за собой и его приезд в Манор. Однако с этим можно подождать. Я только хочу быстро заглянуть в номера других пациентов, прежде чем мы приступим к опросу. Доктор Гленистер сказала, убийца был в перчатках. Он — или она — захотел бы избавиться от них как можно скорее. Если это — хирургические перчатки, их можно было разрезать на куски и спустить в какой-нибудь из туалетов. Во всяком случае, посмотреть стоит. Тут нам не надо ждать оперативников.

Им повезло. В ванной комнате номера в дальнем конце коридора они нашли крохотный обрывок латекса, тонкий, словно лоскуток человеческой кожи, застрявший под ободом чаши унитаза. Дэлглиш осторожно извлек его пинцетом и опустил в пакет для вещдоков, закрыл его, и оба они поставили на запоре свои инициалы.

— Когда оперативники прибудут, мы им сообщим об этой находке, — сказал Дэлглиш. — Пусть обратят особое внимание на этот номер, особенно на стенной шкаф в спальне — он есть в одной только этой спальне. Еще одно указание на то, что это убийство — внутреннее дело. А теперь я, пожалуй, позвоню матери мисс Грэдвин.

— Старший инспектор Уэтстон сказал мне, — предупредила его Кейт, — что он договорился, чтобы ее посетила женщина-полицейский. Он это сделал вскоре после того, как приехал сюда. Так что ваш звонок не будет для нее новостью. Хотите, я поговорю с ней, сэр?

— Нет, спасибо, Кейт. Она имеет право услышать об этом от меня. Но если ей уже сообщили, можно не торопиться. Мы тогда займемся групповым опросом. Встретимся с вами и с Бентоном в библиотеке.

Домочадцы уже собрались и вместе с Кейт и Бентоном ждали в библиотеке, когда туда вошли Дэлглиш и Джордж Чандлер-Пауэлл. Бентону было интересно увидеть, как распределилась в комнате группа участников опроса. Маркус Уэстхолл расположился поодаль от своей сестры, которая выбрала стул с прямой спинкой у окна, и сел рядом с сестрой Флавией Холланд — вероятно, из медицинской солидарности. Хелина Крессет сидела в глубоком кресле у камина, видимо, считая, что казаться спокойно отдыхающей сейчас не подобает, держалась прямо, свободно опустив руки на подлокотники. Могуорти нелепым Цербером стоял рядом с ней, спиной к камину. Он переоделся в блестящий синий костюм с полосатым галстуком, что делало его похожим на владельца похоронного бюро былых времен; он был в комнате единственным, кто остался стоять. Повернув голову, он встретил вошедшего Дэлглиша яростным взглядом, который показался Бентону скорее оборонительным, чем агрессивным. Дин и Кимберли Босток, напряженно сидевшие бок о бок на единственном диване, пошевелились, словно в нерешительности — не следует ли им встать, потом, украдкой бросив взгляд на остальных, удобнее уселись на подушках, а Кимберли тайком продела свою ладонь в ладонь мужа.

Шарон Бейтман, так же как и Кэндаси Уэстхолл, сидела одна, напряженно выпрямившись, в нескольких футах от нее. Она сложила руки на коленях, худые ноги аккуратно поставила одну подле другой; в ее глазах, на миг уставившихся прямо в глаза Бентону, было больше настороженности, чем страха. Она надела хлопчатобумажное платье в синий цветочек, а поверх него джинсовую куртку. Платье, более подходящее для лета, чем для холодного декабрьского дня, было ей слишком велико, и Бентон задался вопросом, не выбран ли такой наряд специально, чтобы намекнуть на сходство с викторианской сиротой из благотворительного приюта, упрямой и слишком часто наказываемой. Миссис Френшам заняла стул у окна и время от времени поглядывала наружу, словно желая напомнить себе, что там существует мир, успокаивающе нормальный и полный свежести — в отличие от атмосферы этой комнаты, где самый воздух стал кислым от напряженности и страха. Все были бледны и, несмотря на тепло, шедшее от центрального отопления, несмотря на языки пламени и потрескивание поленьев в камине, вроде бы ежились от холода.

Еще Бентону интересно было видеть, что остальные собравшиеся в библиотеке позаботились одеться соответственно ситуации, когда более разумно выразить уважение и печаль, чем страх или дурные предчувствия. Блузки и сорочки свежевыглажены, брюки из шерсти или из твида явились на смену джинсам и вельвету. Джемперы и кардиганы выглядели так, будто их только что развернули, достав из шкафа. Хелина Крессет казалась весьма элегантной в облегающих брюках в мелкую черно-белую клеточку и черном кашемировом джемпере с высоким горлом. Лицо ее побледнело настолько, что даже очень мягкого тона помада на ее губах представлялась нарочитым символом протеста. Пытаясь не слишком долго задерживать взгляд на мисс Крессет, Бентон подумал: «Это лицо — точно из рода Плантагенетов» — и сам себе удивился, обнаружив, что находит его прекрасным.

Три стула у письменного стола красного дерева (восемнадцатый век) стояли незанятыми и были явно поставлены для полицейских. Там Дэлглиш с коллегами и сели, а Чандлер-Пауэлл занял позицию напротив них, рядом с мисс Крессет. Глаза всех присутствующих обратились к нему, хотя Бентон сознавал, что мысли их сосредоточены на высоком темноволосом человеке, сидевшем справа от него самого. Именно этот человек был сейчас главным в библиотеке. Но они трое находились здесь с согласия Чандлера-Пауэлла, это был его дом, его библиотека, и каким-то необъяснимым образом он ясно давал это понять.