Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

мы фильм «Победа». Участвовало человек 500 наших солдат, переодетых в форму вермахта. Шумно было на плацу: выкрикивались команды, грохотали сапогами по асфальту марширующие взводы, роты…

Подходит ко мне подполковник, браво козыряет.

– Разрешите обратиться? – и называет меня по имени и отчеству.

– Слушаю вас, – отвечаю ему, не отрываясь от репетиции.

– Не узнаёте? – волнуясь, спрашивает подполковник.

Вижу – передо мной ладный фигурой, с хорошим мужественным лицом улыбающийся мужчина. Но чтоб узнать – ни-ни…

– Помните, как вы меня с поезда высадили?

– Соколик ты мой!.. – вырвалось у меня и тут же «защелкнулось». Хотелось спросить: «И что потом?» Но не знал, в какие слова оформить вопрос. Замялся я… Слышу:

– И Валя здесь…

– Где?

– За оградой. Смотрит, как кино снимается.

– Пойдем к ней! – сказал я и рванул к ограде.

– Только вы уж, пожалуйста, не говорите Вале про поезд, – просил меня подполковник на ходу.

А мне не терпелось самому узнать ее в толпе зрителей.

Вот стоит женщина, перед собой держит за плечи мальчика лет десяти. Она, подумал я. Узнал ее не по счастливым глазам, как очень мне того хотелось, а по мальчику. Ну, вылитый батянька: рыжеватенький, сероглазенький… И не ошибся.

Валя смущалась, краснела, приглашала к себе в гости…

– Судя по «портрету лица», это ваш сын? – спросил я, обращаясь сразу к обоим родителям, и протянул руку отпрыску. – Как звать вас, молодой человек?

Мальчик смутился и улыбкой выдал схожесть с мамой.

– Ну, чего ты, скажи… – подталкивала сына Валя.

– Дома такой бойкий, а тут… – высказал обиду отец. Мальчик поднял голову и, как заученный урок, продекламировал:

– Меня зо-вут Же-ня!..

Родители переглянулись…

– Здравствуй, тезка, здравствуй!

Вот и все про попутчика.

Осколок

В поисках натуры для съемок фильма «Особо важное задание» бродили мы с художником Семеном Валюшком и оператором Игорем Черных в окрестностях Воронежа.

Июльское солнце уже клонилось к западу, но духота все еще была изнуряющей. Мы, еле передвигая от усталости ноги между валками обмолоченной соломы, всматривались в степь, жнивье и блеск реки.

Разумеется, каждый думал о своем: оператор о том, как затащить кран, как эффективнее воспользоваться «дневным светилом», художник – как декорировать первый план, скажем, перевернутый и обгоревший комбайн…

Заместителя директора картины, тоже бродившего вместе с нами, меньше всего волновали проблемы художественной выразительности. Он ворчал:

– Ну, вы даете, творцы! А на чем подвозить четыре тысячи человек массовки? Как по стерне тащить всю технику? Чем кормить, поить людей?..

Конечно, его занудная атака на нас не оставалась безответной: перебранка нередко переходила в откровенную ссору. Но вдруг, словно по команде, все замолчали и присели ко мне, уже стоявшему на коленях…

В моей ладони – проржавевший осколок!..

Казалось бы, кусочек металла – и только-то… Что же так приковало внимание моих коллег к этой крохотульке? Я вытащил из кармана еще один кусочек искореженной железячки – нашел его утром. И вот на ладони – два осколка. Какой силы образовалась пауза!.. Наверное, это была минута молчания… без команды…

Потом мы долго шли молча, слушая шелест стерни.

– А ты говоришь, как подвозить массовку… – нарушил молчание оператор, намекая на трудности администрации.

Заместитель директора не огрызнулся. С чего бы это?

Мне не давала покоя мысль: «До чего же изранена земля… Какой уж год перепахивают ее, а осколки все терзают и терзают ее тело…»

…Съемка. По всему жнивью рассыпались люди. Измученные многочасовой репетицией, взрослые и дети были на пределе терпения. Казалось, вот-вот они выкрикнут: «Идите вы к черту с вашим кино!» – и уйдут в город. Я понимал: если сегодня не снимем, завтра из двух тысяч мы не соберем и двух десятков.

– Миленькие, родненькие мои! Еще чуток потерпите… Скоро подвезут воду, а может, и квас! – хрипел я в мегафон.

Ах, какая прелесть наши люди! Не за тремя рублями пришли они на съемку, они искренне хотят помочь кино.

Артисты-статисты уже знали: откуда вылетят немецкие самолеты, какие копны загорятся, где упадет «убитая» лошадь, что ни в коем случае нельзя улыбаться, какой группе в какую сторону бежать…

Показался самолет с поистине героическим нашим оператором на крыле. Без команды «Начали!» люди включились в действие: на лицах страх, отчаяние, крики, стоны… От загоревшейся соломы жаром обдавало лица, от дыма слезились глаза. Люди метались, как в аду!.. Операторский самолет, сделав несколько кругов над полем, ушел на аэродром.

– Съемка окончена! – скомандовал хороший мой помощник, второй режиссер Феликс Клейман.

Люди вяло, пошатываясь от усталости, поплелись к автобусам.

– Там… женщина… лежит! – надрывно выкрикнул кто-то из толпы.

Мы, не чуя ног, кинулись за догоравший стог соломы. Действительно, женщина, обхватив руками голову и уткнувшись в землю, лежала без движения…

Пока бежали, я успел все передумать: солнечный удар, лошадь ударила, попала под пиротехнический взрыв…

– Что с вами? – стараясь быть спокойным, спросил я.

Женщина подняла голову не сразу. Потом посмотрела на меня не мигая. Тело ее мелко вздрагивало, безвольно провела она рукой по одной щеке, По другой – смахнула с них крошки земли и солому.

Помолчав, я спросил:

– Вам плохо?

– Почему? – переспросила она, все еще не мигая.

– Съемка уже закончена…

– Почему?.. Мы ведь тогда лежали до темноты… Так врезался ей в память август 1941 года.

Вот он, осколок! Осколок в душе!

Вот почему мы делаем фильмы о войне.

Больно от осколка!.. До сих пор больно…

Про сейф и про Шурочку

Эвакуация Воронежского авиационного завода в глубь страны была спешной. Паники не было, но, чего греха таить, хватало и неразберихи. Немецкие бомбы уже падали на заводские корпуса, людей беспокоили слухи, что вот-вот и танки войдут в город… Силы, нервы заводчан были на пределе…

Эшелоны с оборудованием завода, с его рабочими, с инженерно-техническими службами прибыли в Куйбышев. А там уже вовсю развернулось строительство цехов завода. Возводили их согнанные из разных лагерей заключенные. Работа шла круглосуточно, потому что была телеграмма Председателя Государственного комитета обороны Сталина, чтобы выпуск боевых самолетов был налажен через две недели.

Но неожиданно обнаружилось, что в спешке эвакуации потеряны ключи от сейфа, где были секретные чертежи нового самолета. Руководители завода понимали – головы им не сносить. Что если ключи попали в руки врага?.. Что если чертежи выкрадены или с них сделаны копии?.. Все же решили пока не докладывать «наверх» о случившемся, а попробовать найти выход из создавшейся ситуации здесь, на месте…

– Может, из тысяч заключенных, строящих наши цеха, найдется «специалист» по отмычкам? – словно отвечая этим вопросом себе