Жертвенные львы - Вадим Панов

Китаец, одетый в темно-синий, перемазанный маслом комбинезон, пялился в камеру сам не свой, так и норовя скосить взгляд на хмурого безопасника. Путаясь в словах и заставляя ан-Тейшейру делать дубль за дублем, поднебесник плел про могущество своего народа, самоотверженность, преданность общему делу и стремление работать в три смены не покладая рук…

Наиболее продуктивной оказалась третья ночь, отчего теперь Буньип с нетерпением ждал послезавтрашней – пятой. А сегодня – сегодня он с удовольствием выспится…

Почти все лицо Рамона Бадосы скрывала специальная накладка-шора, позволявшая оператору не отвлекаться, сосредоточившись на глазных наноэкранах, где потоком текли данные о качестве съемки и освещении, фокусе и величине плана.

Этим-то Брейгель и воспользовался, чтобы скрыть презрительную гримасу. Пока видеоматериал про бестолкового китайского рабочего лился в память камеры, ее ходячий придаток вспоминал ночную прохладу…

Пещера с кладом осталась в паре миль позади. Великолепная находка для археолога или кладоискателя, Леон мог бы в этом поклясться. Но даже самый беглый ее осмотр позволил Буньипу понять – тут нет ничего, что представляло бы для Цикла хоть какой-то интерес. А потому австралиец с легкостью забыл о пещере, используя ее исключительно в виде путеводной вешки.

Той ночью было пасмурно.

Полупрозрачная шаль облаков пыталась укутать яркие звезды, и поэтому скорость Буньипа упала. Он пробирался по нехоженому хребту осторожно, стараясь не упускать из-под подошв камни и ветки. Наверное, потому и сумел различить едва заметный отблеск, мелькнувший в одном из ущелий.

Перейдя на легкий и быстрый шаг, Леон перебрался на противоположную сторону ближайшего распадка. В него, когда-то бывшего дном озерца, выходили сразу несколько ущелий, расколовших отвесный склон стофутовой скалы.

Наступая только на крупные валуны, лежавшие наиболее устойчиво, специалист по деликатным поручениям двинулся к среднему ущелью. Тому, на стенах которого его «балалайка» и зафиксировала отсветы костра.

Шел по-прежнему медленно, высматривая возможные ловушки или сигнализацию. Но ни лазерных лучей, ни натянутых веревок так и не обнаружил, скользнув в широкий – ярдов пять, скальный проход.

Тот оказался извилистым коридором, то сужающимся, то расширяющимся до размеров просторной комнаты. Дно было посыпано мелким камнем, почти раскрошившимся в песок, местами виднелись следы подков и телеги. Также Буньип отметил легкий подъем, почти незаметный глазу.

Шагов через сорок, проткнув скалу насквозь, коридор вывел его в настоящее ущелье, дальней стеной которого являлся неприступный бок горного массива. Когда-то – вероятно, до Катаклизма, – с горы рушился каскадный водопад, на дне ущелья превращавшийся в речку. Она, в свою очередь, покидала скальный стакан через трещину, сейчас ставшую дорогой и приведшую сюда Буньипа.

Была тут и еще одна тропа, такая же неприметная и совсем уж козья. Она петляла по голому, почти вертикальному склону горы. Начиналась за одноэтажной избушкой и двумя ветхими сараями, исчезая из поля зрения Буньипа где-то на вершине.

Постройки находились на природном карнизе, еще четыре года назад окруженные небесно чистой водой едва ли не со всех сторон. Сегодня полное влаги ущелье иссохло, превратив берега живописного полуострова в естественное возвышение, увенчанное хуторком…

Прижавшись к стене коридора и внимательно изучив диспозицию, австралиец двинулся вперед. Там, где до Дня Станции жители хутора набирали речную воду, сегодня в каменистой земле была грубо, но надежно вырублена короткая лестница с «полозьями» для колес повозки.

Отсветы, гулявшие по всему стакану, давал костер, горевший на гладкой площадке перед домом. Высокий, яркий, хоть и сложенный всего из нескольких полешек да пучка сухой травы.

Оставаясь в тени, Леон добрался до края возвышения, выглядывая и изучая постройки. В одном из сараев, судя по звукам, была обустроена конюшня. В другом – курятник, хотя это австралиец определял уже по запаху, птицы давно спали. За сараями стояла телега, больше похожая на повозку рикши, а еще виднелась поленница, будка туалета и пристройка для инструментов.

Домик был неказист. Сложен из грубых камней, посаженных на глину и самодельный цемент, проконопачен соломой и мхом. Крышу устилали ветки, продетые в тонкий сухой дерн, из крохотной кирпичной трубы шел легкий дымок. Ни генератор, ни ветряная вышка, ни какие-либо другие следы цивилизации на глаза не попадались.

Уличный костер, в отличие от печи, не дымил вовсе, что откровенно заинтересовало Буньипа. Он бесшумно перебрался на другую сторону возвышения, внимательнее изучая языки пламени и человека, дремлющего перед ними.

Двора, как такового, у хутора не было. Его заменяла обнесенная плетнем утоптанная круглая площадка, на которой и развели открытый огонь.

Сначала австралиец подумал, что площадка предназначена для объезда лошадей. Но затем сопоставил размеры, заметил в центре высокий деревянный столб, украшенный резьбой, и все понял. Оценить увиденное помог и старик, которого с новой позиции австралийца стало заметно гораздо лучше.

Седой, морщинистый, узкоглазый, он носил грубую одежду из оленьих шкур и лисьего меха и такие же мокасины. Белые волосы были заплетены в косу, две косички поменьше спадали на виски аборигена. Завернувшись в одеяло, старик уставился в огонь, не двигаясь и, казалось, почти не дыша. Прошло не меньше двух минут, прежде чем он пошевелился, поднося к морщинистым губам длинную трубку, почти потухшую. Раскурил, выпустив клуб дыма и снова замер, глядя в огонь.

Буньип поежился.

Замерзнуть он не мог, что за глупость! Но по спине и плечам вдруг пробежал озноб, словно вокруг стоял не конец лета, а холодный ветреный декабрь. Вероятно, побочный эффект препаратов, на которых Брейгель живет уже третьи сутки…

И еще Леону вдруг в точности представилось, что неподвижный старик знает о его присутствии. Знает и ждет. Путеводный маяк в голове моргнул еще пару раз, затухая с чувством выполненного долга.

Сняв «дыродельчик» с предохранителя, Буньип спрятал оружие обратно за пояс и выбрался из укрытия. Постоял, позволяя заметить себя, но старик даже не поднял взгляда, продолжая изучать бедный, но такой яркий костер. Их отделяли друг от друга не больше двадцати ярдов – учитывая, что Буньип намеренно пошумел камнями, хозяин хибары обязательно должен был догадаться о присутствии гостя.

– Добрый вечер! – решив, что начать стоит по-русски, Буньип поздоровался, делая несколько шагов вперед.

Интуиция подсказывала ему, что старик живет тут один, словно отшельник из старинных легенд. Но бдительность терять не стоило, и боковым зрением Леон контролировал как сараюшки, так и два окна дома, выходящие на площадку с тотемом.

– Здравствуйте, дедушка! – повторил Брейгель, на этот раз на китайском. – Не пугайтесь, я тут.

Старик наконец пошевелился, повернувшись к ночному гостю так неловко, словно у него свело мышцы шеи. Посмотрел с прищуром, пошамкал губами. И вдруг проскрежетал нечто, что «балалайка» Буньипа переводила долго и неуверенно. Наречие, на котором говорил старик, не входило даже в самые расширенные лингвистические базы создателей софта…