Маша и Медведь - Оле Адлер

Доброй, буркнул Мишка, прикрывая дверь.

Он встретил Машин взгляд.

«Ну видишь!» говорили ее глаза, «Он не такой уж и злыдня».

Симонов только руками развёл. Он помог Маше пересесть на кровать, поцеловал в щеку и пошел вниз за льдом и щетками.

На кухне его встретила Настя. Она выдала ключи, лед и грелку.

Обезболивающее поискать? Я что-то только сейчас догадалась, проговорила она, переживая за Машу все сильнее.

Есть у меня. Купил, отмахнулся Мишка, но бутылку воды благодарно принял.

Миш, можно идиотский вопрос задам? Одновременно очень наглый.

Симонов напрягся, ожидая и от нее чего то раздражающего. Огрызнулся:

Не буду я с ней спать. В смысле, спать буду, но не.

Ой, я не об этом, замахала на него Настя руками, Даже знать не хочу ничего. Я ж не Саша, мне пофиг.

О, Мишка вздернул брови, А чего тогда?

Ты пакет привез с заморозкой. Мексиканская смесь.

Ну да, он кивнул, Первое, что в голову пришло. Можно было, наверно, сухой лед в аптеке купить. Но я что-то даже не подумал.

Да я не об этом, Настя аж приплясывала от нетерпения, Можно я эту смесь зажарю и съем?

Симонов смотрел на нее с минуту, а потом расхохотался.

Шиииии, зашипела на него хозяйка дома, Уйми свой гогот. Люди спят.

Ему пришлось сунуть кулак в рот, чтобы не ржать. Когда чуть успокоился и вытер слезы, чмокнул насупленную Настю в щеку.

Кушай на здоровье. Ни в чем себе не отказывай.

Ох, спасибо. А то что-то я увлеклась брокколи и фасолью. А ты привез Я только об этой чертовой смеси и думаю с тех пор, как увидела на Машкиной ноге. Ничего не говори. Я конченая, знаю.

Мишка и не сказал. Он еще раз поцеловал ее, потрепал по плечу, благословляя на поздний ужин, подхватил свою ношу и вернулся в комнату Глеба, где уже клевала носов Машка. Проводив ее в ванную, где вместе почистили зубы, рассказал о Настиной шизе. Маша аж фыркнула, заплевав пастой зеркало. Протерев его и прополоскав рот, она сказала Мишке:

Знаешь, такие милые люди. Я рядом с ними чувствую себя почти нормальной.

Та же история, согласился Симонов, подхватывая на руки, чтобы вернуть обратно в спальню на кровать.

Когда легли, не смог отказать себе в удовольствии провести ладонью по всем Машиным изгибам. Она громко выдохнула.

Сумасшедший день, проговорил Миша, протягивая ей таблетку и воду, чувствуя, как тяжелеют веки.

Безумный, согласилась Маша, запив обезболивающее.

Какие у тебя планы на завтра и вообще на отпуск?

Хотела остаться, чтобы пробежаться по трассе.

Но теперь это точно не вариант, отметил Симонов.

Точно, согласилась Маша.

Значит до пятницы абсолютно свободна?

До среды, поправила она его.

Это хорошо.

Он прижал ее к себе теснее, уткнулся носом между лопаток и почти сразу уснул.

А Маша еще долго ворочалась. Нога болела. Как бы не приятна ей была Мишкина близость, но она отодвинулась, пытаясь у строиться поудобнее, не беспокоить ноющую конечность. Конечность ныла даже в покое, изводя до тихой истерики. Маша так сильно устала, что выключилась вопреки боли, но из-за нее же проснулась несколько раз за десять минут. Лишь через полчаса она смогла забыться нормальным сном таблетка подействовала.

На следующий день Маша проснулась поздно. Она сразу вспомнила он ноге и старалась двигаться аккуратно, ожидая болезненные ощущения. Но их почти не было. Крылова потянулась, поерзала. Нога отозвалась легким дискомфортом, но это было более чем терпимо. Маша встала с кровати, переоделась, с приятным удивление обнаружила, что вполне может передвигаться сама. Болело совсем немного и по привычке уже старалась не наступать на ногу. Однако, радости это прибавило. Мишина мама оказалась права растяжение, ничего серьезного. Маша благословила небеса за такой чудесный подарок.

Едва она отликовала, как сразу задалась вопросом: где Миша?

Записка на тумбочке дала ответ: «На пробежке. Не вставай». Маша фыркнула. Сразу пришли на ум печальные сценарии с острым желанием посетить туалет. Как только она подумала об этом, сразу сбылся и печальный прогноз. Благо, она помнила, где ванная. Захватив щетку, пошла. Нога позволила.

Маша почистила зубы, вернулась в комнату, где нашла растерянного Мишку, который рассеянно смотрел на пустую постель. Чем-то вкусно пахло. На тумбочке Крылова заметила поднос с едой и кофе. Не сдержав порыва, она подошла к Мише сзади, обняла за пояс, потерлась носом о плечо, проговорила:

Не ругайся. Я ходила в туалет. Спасибо за завтрак.

Я подумал, что мы можем здесь поесть, проговорил Мишка, поворачиваясь к ней лицом, Доброе утро.

Доброе.

Их губы встретились в легком приветственном поцелуе.

Как нога? тут же вспомнил Миша, стряхивая любовную пудру с мозгов.

Знаешь, а хорошо, лучисто улыбнулась Маша.

Серьезно?

Ага.

Словно не веря, Мишка заставил ее присесть и осмотрел больную конечность.

Вчера был небольшой отек, а сегодня вроде и правда все в норме. Не болит?

Почти нет.

Здорово. Просто камень с души.

А как твоя пробежка? вспомнила Маша о записке.

Плохо, скривился Симонов, Забил. Решил пожертвовать в пользу завтрака. Отругаешь?

Неа, буду есть. Голодная, как волк.

Маша действительно была зверски голодной. Во всей суматохе они толком не ели вчера, а калорий и нервов потратили кучу.

Спуститься не хочешь? поинтересовался Мишка, видя, что ей действительно лучше.

Нет, хочу с тобой побыть.

После этих слов навалилась какая-то безнадега. Они уютно устроились на кровати с едой, Мишка рассказывал, как практически украл яйца из холодильника, потому что Настя не разрешала есть утром что-то кроме каши. Он отпил кофе, облизнулся, и тут Крылова поняла, что им придется расстаться. На базе ей делать точно больше нечего. Даже если нога пройдет окончательно за пару дней, нагружать ее ближайшее время точно не стоит. А значит и тренировки отменяются.

Миша же говорил, что хочет остаться еще на неделю, помочь Геллерам. Он всегда так делал. Соответственно видеться они вряд ли смогут. Во всяком случае, не так часто, как Маша уже привыкла видеть Симонова. Очень быстро она втянулась в существование рядом с ним. Наверно в начале отпуска ее бы до смерти перепугала такая сильная зависимость, привязанность, но сейчас страшнее было с ним расстаться. Что-то изменилось. Маша не заметила, как растеряла все свои детские страх и взрослую подозрительность.