В огне аргентинского танго - Татьяна Алюшина

После еды они пошли спать. Лиза топталась на месте, не зная, куда ей ложиться, а все остальные дети молча раздевались и укладывались на свои места. Но тот мальчик взял ее за ручку и повел в самый угол комнаты и уложил у стенки на пустой матрас, и укрыл колючим одеялом, а сам лег рядом на другой матрас.

– Пока лежи и не засыпай, – прошептал он.

Она кивнула и старалась изо всех сил не заснуть. Прошли с проверкой женщины вдоль всей этой длинной кровати, и одна остановилась над Лизой и сказала другой:

– Новенькая в самый угол забралась.

– Да не все ли равно, – отозвалась другая.

Тети эти ушли и погасили свет. А дети все спали. Все!

Кроме Лизы и того мальчика. И он вдруг сделал очень удивительное – перелез к Лизе на матрас, накрыл их с головой двумя одеялами, включил маленький фонарик и посветил сначала ей в лицо, а потом себе.

– Я Коля, – сказал он шепотом, – мне десять лет. А ты кто?

– Лиза, – ответила она и вдруг заплакала. – Я к маме хочу!

– Тихо! – шикнул он на нее. – Плакать нельзя, Лиза. Тебе сколько лет?

– Семь.

– Ты как тут оказалась, украли?

– Нет, с мамой приехала. Коля, а где моя мама?

– В другом доме, для взрослых, если ты действительно с ней приехала. Этот дом только для детей.

– А как мне к ней попасть?

– А никак, Лиза. Я тебе кое-что расскажу. Будешь меня слушаться, выживешь.

И он рассказал, что их всех привезли неизвестно куда, но зимой здесь очень холодно. И долгая зима, он уже одну пережил. Они в секте. Что это такое, Лиза не поняла, но то, что это страшно, поняла отчетливо. «Витаминки», которыми их поят, на самом деле отрава какая-то для того, чтобы дети ни о чем не спрашивали и вообще ничего не хотели. Работают они каждый день очень много – весной обрабатывают поля и грядки, сажают. Летом пропалывают поле и в огороде сажают, а осенью собирают, а еще заготавливают много чего на зиму. А зимой ткани прядут, и из них шьют всякие вещи, делают изделия какие-то на продажу, очень много и тяжело.

Какие-то дети заболевают, – если тяжело, то их увозят куда-то, и они больше не возвращаются, а если легко, то тут остаются и выздоравливают как-то. Врачей им нельзя, Светлый не велит. Но иногда приходят дядьки из большого дома, эти, здоровые, они охранники Великого, того, бородатого, что в белом балахоне, он тут главный. Так вот дядьки эти уводят каких-то ребят насовсем.

С мамами видеться нельзя, и проситься к ним нельзя, и вести себя, как нормальные дети, нельзя, а то поймут, что «витамин» не пьешь, и закроют в темную комнату, которую называют «воспитательной», и так им накачают, что соображать совсем перестанешь, он уже такое видел.

– А почему ты не стал его пить? – спросила Лизонька.

– А я сразу просек что к чему, как только этих детей увидел, ну и выливал с самого начала.

– И что же нам делать? – спросила самое главное Лиза.

И Коля объяснил, что вообще-то он намерен «сдрыстнуть» отсюда, то есть сбежать. Он уж и лаз в заборе сделал, и сухариков насушил, – бабы-то эти, что за ними присматривают, особо не стараются, знают, что дети пришибленные ходят, да и сами «витамин» попивают, вот он и припрятал хлеба из своего пайка и того, что другие дети не доедают, и сухари из него сделал, и в тайнике еще кой-чего нужного припрятал. Сейчас не побежит, зима уж скоро, а вот весной. Да только один он не пойдет.

– Мамка у меня здесь, вытащить надо. Без нее не уйду, пропадет она без меня. А то бы давно уж умотал.

– А как ты ее вытащишь, если с мамами и разговаривать нельзя? – подивилась Лиза.

– Да я хожу тут везде! – похвастался Коля. – Нас же спать рано укладывают, и тетки эти уходят в большой дом, где все взрослые живут, только одна дежурная тетка остается. А я через окно вылезаю и хожу по всему участку. Я так и с мамой однажды разговаривал.

– И я хочу с мамой, – захныкала Лиза.

– Нельзя пока, – сказал Коля, – потом как-нибудь, когда пообвыкнешься. Все, спи, остальное потом расскажу.

Лиза обвыкалась, как наказал Коля. Но это была страшная жизнь: работали дети целыми днями, тяжело и беспросветно. Многие заболевали, и их куда-то уводили, и больше они не возвращались. Еще, как и говорил Коля, приходили иногда дядьки из большого, взрослого дома и уводили кого-то из ребят. Но новых детей тоже приводили.

Молитвы у них были каждодневные, но сам Великий проводил ее один раз в неделю, по пятницам. А в остальные дни молитвы читали женщины в синих балахонах. Раз в десять дней их мыли четыре послушницы, как на конвейере – первая помогала раздеться и обливала из ведра водой, вторая намыливала всего ребенка с головы до ног, третья смывала мыло душем. А четвертая помогала вытереться и одеться в чистое – трусики и балахон, зимой в колготы и тапки. Все остальное время они работали, ели и спали.

Дети адаптируются и приспосабливаются к новым обстоятельствам жизни гораздо быстрей, чем взрослые. По многим причинам, одна из которых та, что в случае беды или трагических перемен взрослые многое теряют: деньги, власть, благополучие, социальный статус, а детям терять нечего, кроме жизни. У них и нет ничего, кроме жизни. Поэтому у детей гораздо мощнее работает программа выживания.

Лиза научилась замечательно изображать, что она такая же, как все, после «витаминки», и многое видеть, примечать и понимать. Научилась различать всех женщин, что досматривали за ними, и знала, что можно ожидать от каждой из них, и подслушивала их разговоры.

А Коля скоро стал брать ее с собой по ночам и, показав свой лаз и тайник, сказал: на всякий случай, чтобы она знала, как сбежать, и показал, в какую сторону надо бежать к людям. А однажды она увидела маму, и Коля держал ее, а Лиза рвалась к маме и плакала, плакала. Но мама была на себя не похожа – такая же, как все, в сером балахоне и белом платке.

– Коля, – спросила она его тогда ночью, – а почему меня папа бросил и дедушка с бабушкой? И не придут, не заберут меня отсюда?

– Ты что, совсем не понимаешь? – подивился ее друг. – Никто тебя не бросал. И тебя, и всех других детей их родные ищут. Но нас же прячут ото всех. Нас же специально всех далеко завезли и спрятали.

– А зачем мы им сдались, чтобы нас прятать? – спросила Лиза.

– Затем, что им надо, – пробурчал Коля, он и сам, наверное, не знал.

А потом наступила зима, и работа стала совсем тяжелой: нанизывать бусы из разных красивых бусин большой иголкой на леску. Бусин было так много, что не сосчитать никогда, а иголка колола пальчики, и болели спина и руки, и слезились глаза, но если кто-то переставал работать или засыпал, его наказывали – не давали есть, ставили в угол на колени, и он громко читал из книжки проповеди Светлого Нашего.

Однажды случилось страшное: пришли двое дядек из большого дома и увели Колю! Лиза хотела броситься, ухватиться за него и не пускать, но он сделал ей знак и так посмотрел, что она поняла, что нельзя себя выдавать, и осталась такой же безучастной, как все остальные дети.