Алмаз. Книга вторая - Елена Григорьевна Макарова

– Это же временно, – пока она говорила, я все больше ощущала себя дурой, которой разжевывают элементарные вещи, – пока малышка не подрастет. Материнство – не конец жизни. Да, порой ты устаешь так, что засыпаешь на ходу; переживаешь за ребенка, что сердце щемит; или он так истреплет тебе нервы, что хочется все бросить и сбежать куда глаза глядят. Но одновременно с этим это невероятное счастье. Нет ничего прекрасней улыбки твоего ребенка. Поверь, все это того стоит.

В знак согласия Эля звонко и певуче затянула «песню», агукая и улюлюкая. Уже потом выяснилась, что так она отреагировала на вибрацию телефона в кармане моей куртки.

Я вернула девочку матери и отошла в сторону, отвечая на звонок.

– Проснулся, спящая красавица? – после разговора с Викой я немного расслабилась, и даже могла шутить над Костей.

– Проснулся, – виновато отозвался в трубке тот. – А ты где?

– В гостях, – создавала интригу.

Послышался хриплый смешок:

– Рита, кто ходит в гости по утрам?

– Вини-пух! – ответила не задумываясь. – И кстати, скоро время обеда.

– А я и думаю, почему так чертовски голоден. Давай я сейчас заберу тебя, и мы где-нибудь поедим, – слышалась возня и звуки сборов.

– Попробуй, Соболев, – охотно предоставляла ему свободу действий, – только твоя машина у меня, – предупредила.

– Угонщица, – насмешливо обвинил.

– Алкоголик, – не осталась в долгу.

– Это уже не честно. Вчера была веская причина.

Веселый и непринужденный разговор свернул в серьезное русло.

– Я знаю, – понуро согласилась.

– Поговорим?

А что еще оставалось? Вчера не удалось этого сделать, а сегодня на свежую голову надо выяснить курс, в котором мы теперь будем двигаться.

– Скоро буду дома.

***

Я собиралась по-быстрому наколдовать на кухне что-нибудь съестное, чтобы накормить своего голодного мужчину с похмелья, но когда подъехала к дому, Косте уже поджидал меня у подъезда. На все мое предложение поесть дома, он ответил категоричным отказом. Быстро потеснил с водительского места и объявил, что сегодня он будет кормить меня. С чего бы это?

Костя выбрал кофе в самом центре города, сказав, что лучший способ спрятаться от фанатов, которые могли помешать нам, это быть на виду. Мы заняли столик в дальнем углу, подальше от окон и изучали меню, уткнувшись каждый в своё. А думали, полагаю, об одном и том же.

– У меня нет аппетита, – захлопнула папку и положила на стол перед собой.

– Закажи хоть что-нибудь, – сурово посмотрел на меня Костя. – Ты сегодня завтракала?

Стало интересно, о ком он печется: обо мне или ребенке?

– Будем обсуждать мой завтрак? – Он проигнорировал мой язвительный выпад, и я тут же пожалела о своих словах. – Прости.

– Я записал тебя на прием к врачу, – он уже самостоятельно решил этот вопрос. Когда только успел?

– Спасибо.

– Пойдем вместе, – еще одно решительное заявление.

– Ладно.

Покорно на все соглашалась, кивая головой. А что тут возразишь? Он все делал правильно. Костя заметил мою скованность и понурость, отложил меню, тоже так ничего и не заказав, и взял меня за руку.

– Ритуль, ну что с тобой? – он поцеловал мое запястье, потом ладонь. – Ты не хочешь ребенка? – поднял на меня взгляд.

– Я не знаю, – честно призналась. – Мне страшно. Разве ты не боишься? – Наверное, мне необходимо было узнать, что Костя находится в такой же панике, что и я. Что мы в одной лодке.

– Нет, – ни секунды не колебался. – Ты сомневаешься из-за меня? Из-за моего вчерашнего поведения? Думаешь, я буду плохим отцом?

– Я сомневаюсь в себе. Ребенок – это ежеминутное забота и волнение, особенно когда он только появится на свет. Это всегда ставить в приоритет чувства и желания ребенка, а не свои собственные.

– Все, что ты описала, похоже на то, что я испытываю к тебе – на любовь. Ты не хочешь, чтобы в твоей жизни стало еще больше любви?

Опять эта его патетика!

– Ты просто не понимаешь о чем говоришь! Ребенок ни игрушка, ни зверюшка. Его нельзя запереть в квартире, когда надоест, и уйти гулять или заниматься своими делами. Это на всю жизнь.

Пыталась объяснить насколько большая ответственность быть родителями, а Костя снова сводил все к своей незабвенной персоне.

– Хочешь сказать, что «на всю жизнь» – это не про нас?

– Господи, Костя, ты меня не слышишь! – вскочила из-за стола. – Не хочу об этом разговаривать, сходим к врачу и посмотрим, что он скажет.

– Что нового он скажет? – растирал ладонями лицо, словно надевая маску спокойствия.

– Что я не беременна и это ошибка! – на надрыве выкрикнула, привлекая внимание мирно обедающих людей.

В кафе нельзя было больше оставаться – мы были слишком шумной парочкой, чтобы оставаться незамеченными.

До следующего дня, вплоть до того момента, как оказались в узи-кабинете, мы не касались темы беременности. За это время мы обменялись едва ли парой слов. Не знаю, злился ли Костя, обижался или был ли расстроен – он держал все в себе.

С утра я сдала кровь на гормоны, но результаты должны прийти только завтра. Не могла оставаться в неведении еще один день, поэтому, когда врач предложил сделать ультразвук, я, не задумываясь, согласилась.

С опаской вглядывалась в экран, пока он водила аппаратом по моему животу. Совершенно не понимала, куда именно надо смотреть и что я должна там увидеть.

– А вот и ваш малыш, – радостно заявила женщина, указывая на крошечное пятно на мониторе.

Я поднялась на локтях, чтобы лучше улучшить себе обзор. Смотрела, но ничего не видела. Где ребенок? Врач заметил мою растерянность и указал пальцем на экране место, где находится этот самый «малыш». Крохотный, не больше горошины.

Больше некуда было бежать от реальности: я ждала ребенка. И не знала, что теперь с этим делать.

Зато сидящий рядом Костя давно все решил для себя. Блеск в его глазах, когда он следил за происходящим на мониторе, говорил сам за себя – он хотел этого ребенка.

Меня накрыло волной отчаяния.

Каждый раз, задумываясь о том, что, возможно, решу избавиться от ребенка, я неизменно ощущала себя жестоким хладнокровным убийцей. Однажды я отняла чужую жизнь, и это будет мучить меня и тяготить совесть всю оставшуюся жизнь. Но то были иные обстоятельства. Тогда стоял выбор между собственной жизнью и смертью, это был первобытный инстинкт – бороться за выживание. А что сейчас говорит во мне? Эгоизм? Я больше забочусь о собственном будущем, а не о крохе, что уже живет во мне. Выходит, я монстр, который погубит невинную жизнь и, несомненно, наши с Костей отношения. Он не простит меня.