Дамы из Грейс-Адье и другие истории - Сюзанна Кларк

Остается только поделиться некоторыми наблюдениями о характере Люциуса Уинстенли.

Вряд ли читателя особенно удивит его неординарность. Отличаясь поразительной красотой и изменчивым нравом, Люциус вел себя скорее как местный царек, чем как крупнейший землевладелец в округе. За время правления Люциуса жители Торсби успели немало претерпеть от его непостоянства, капризов и тиранств, которые памятны любому, кому довелось свести знакомство с Томом Ветер-в-поле.

Обладал Люциус и некими особыми талантами.

В дневнике одного священника мы обнаруживаем запись, относящуюся к лету 1806 года. Священник описывает, как вместе со своими попутчиками верхом прибыл в Мост-у-Торсби (к тому времени город успел сменить название). Путешественников поразило зловещее безмолвие, нависшее над городом. Они даже решили, что все живые создания либо вымерли, либо покинули это место. В таверне «Новый мост» священник нашел конюха и спросил, почему в городе тихо, как в могиле?

— Умоляю вас, сэр, не так громко! — отвечал конюх. — Люциус Уинстенли, благородный и ученый джентльмен, — вон стоит его дом — вчера вечером немного перебрал и теперь мучается похмельем. Наутро после того, как ему случается выпить лишнего, мистер Уинстенли запрещает птицам петь, лошадям ржать, а собакам лаять. Свиньи и те стараются громко не чавкать. В такие дни ветер не шуршит листвой, а река течет почти беззвучно.

Далее священник пишет в дневнике: «Казалось, весь город захвачен этим странным наваждением. Все его обитатели благоговеют перед мистером Люциусом Уинстенли. Они свято верят, что он умеет творить чудеса и занимается этим едва ли не каждый час».[37]

Несмотря на то, что жители Торсби гордились Люциусом, со временем он стал внушать им некоторое беспокойство. Около середины девятнадцатого столетия горожане были вынуждены признать, что с Люциусом Уинстенли что-то не так: лет сорок назад он разменял четвертый десяток, однако с тех пор не состарился ни на день. Что до самого Люциуса, то с годами он устал от жизни в Торсби, хотя и пытался ее по-своему разнообразить. То заставлял первых красавиц сгорать от страсти, то, повинуясь своему изменчивому настроению, перекраивал погоду. Однажды Люциус велел всем котам и собакам в Торсби заговорить на превосходном английском, а всем горожанам — замяукать и загавкать.

Весенним утром 1825 года Люциус вскочил на лошадь и направился в сторону моста, построенного его отцом. Только его и видели.

Весной 1568 года подданные Марии Шотландской[38]подняли мятеж, вынудив ее искать убежища за границей, в Англии. Прибыв туда, королева тотчас написала кузине Елизавете письмо, в каковом извещала о постигшем ее несчастье и просила августейшего покровительства. Елизавета ответила, что глубоко потрясена вероломством, которое иные подданные проявляют в отношении правящих особ, Божьих помазанниц, про себя же подумала, что Мария не раз претендовала на английский трон. Вспомнила она и о том, сколь пагубное влияние оказывала та на шотландцев, как при ее потворстве вспыхивали распри, и лилась кровь. И Елизавета, глубоко сожалея, отправила Марию в заточение до конца ее дней.

Ссыльную передали графу Шрусбери — тихому джентльмену скромных достоинств, известному огромным состоянием и тем, что его жену уважала сама Елизавета. Он поселил королеву Шотландскую в Тутбери, древнем каменном замке на границе графств Дербишир и Стаффордшир. Из-под этой-то серой крыши и смотрела она вниз — наследница трех престолов, чей мир съежился до полоски грязного рва и клочка мрачного косогора.

Как такое случилось? В придворных кругах Европы свержение Марии предсказывали из года в год. Каждый ее политический шаг, каждая любовная интрига встречали все большее негодование. На небосклоне монархов она была падучей звездой и лишь слепец мог не заметить пламенного следа, прочерченного ей в последнем, гибельном полете. Саму королеву, однако, такой поворот судьбы озадачил. Притом настолько, что она тут же нашла виноватых.

Елизавета — вот кто ее погубил. Англия и Елизавета. Это она была унылой зимой, глядящей из оконца, это ее бледный лик сделал небо таким бесцветным, а дыхание стылым ветром леденило щеки. Даже река, что поблескивала меж черных деревьев, казалась Марии гневной искрой в Елизаветином глазу.

От унижения королева чувствовала себя едва не блохой на теле Елизаветы, самое большее, мышью в подоле ее платья. Рыдая, бросилась она на колени и принялась причитать, молотя кулаками по серым камням. Стражей обескуражило поведение пленницы, зато ее шотландские и французские слуги ничуть не смутились. Им это было не в новинку!

Они отнесли королеву в спальню и уложили на кровать. Фрейлина, миссис Сетон, осталась подле госпожи, чтобы утешить ее свежими сплетнями. Миссис Сетон рассказала, что граф и графиня Шрусбери, хотя и в летах, обвенчаны лишь недавно. По словам фрейлины, графиня не принадлежит к высшему сословию и происходит чуть ли не из фермерской семьи, а нынешнего положения добилась, сменив четырех мужей, каждый из которых был знатнее и богаче предыдущего. «Quatre maris!» — воскликнула королева Шотландии, чьим родным языком был французский. — «Mais elle a des yeux de pourceau!» (Четверо мужей! С её-то поросячьими глазками!) Миссис Сетон вежливо засмеялась.

«Четверо мужей!» — удивлялась королева про себя. И как своевременно они отправлялись на тот свет! Стоило фермерской дочери привыкнуть к новому положению и пожелать большего, как тут же подворачивался случай осуществить желаемое. А вот мужья королевы Марии умирали возмутительно некстати. Первый, король Франции, скончался шестнадцатилетним юнцом, лишив ее французского трона — что может быть досаднее? Второй, донельзя опостылевший, слег с какой-то многообещающей хворью, но упорно отказывался уходить к праотцам, пока один добрый человек не взорвал его в собственном замке, удушив напоследок — для верности.

Это навело королеву на размышления. А все ли мужья графини умерли своей смертью? — спросила она.

Миссис Сетон фыркнула, сдерживая смешок, и наклонилась к госпоже.

— Ее первый муж был всего-навсего мальчишкой! Графиня — тогда еще просто Бесс Хардвик — вышила для него плащ в черно-белую клетку. Не прошло и недели, как юноша стал жаловаться, будто мир превратился в шахматную доску. Каждая темная столешница казалась ему провалом, мечтающим проглотить его, от каждого белесого окна веяло чем-то призрачным и враждебным. Так он и умер, в бреду и унынии.

Рассказ фрейлины показался королеве занимательным. Об отравленных иголках, зашитых в корсет, она слышала, но убийство с помощью вышивки — это было что-то новое. К тому же ей очень нравилось вышивать.

Она вспомнила, как представлялась себе мышью в юбках Елизаветы. Что ж, для мыши игла — самое подходящее оружие, по крайней мере, по размеру. Случись Елизавете погибнуть от вышивки (или от чего другого), английский трон наверняка перейдет к королеве Шотландии.