История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре - Джон Бартон

По сути, псалом 18 – это подробнейшее разъяснение совершенства Торы, и он весь написан в таком духе, какой мы видели в строках, представленных выше; а псалом 1 восхваляет того, кто верен Торе, и обещает ему процветание. Впрочем, в целом Псалтирь, вероятно, древнее, чем подобные воззрения на Тору: помимо трех упомянутых псалмов они мало в каких оставили такой же след. В общем, псалмопевцы одобряют жизнь, устроенную согласно закону и порядку, но у них еще нет формальной лексики соблюдения Торы, позволяющей описать такую жизнь.

Все эти темы невозможно просто объединить друг с другом, представив все так, словно для Псалтири характерно единое богословие, но они охватывают очень многое из того, о чем Еврейская Библия говорит в целом, и в этом отношении мы можем расценить Книгу псалмов как Еврейскую Библию в миниатюре.

Псалтирь ставит острейший вопрос об авторитете Библии. В случае с «учительными книгами» и предписаниями закона тексты по форме своей императивны, и можно, по крайней мере, увидеть, какой смысл они могли скрывать, если счесть их наделенными авторитетом, даже божественным авторитетом. Но Псалтирь, как и библейские повествования, не представлена в форме божественного обращения к своим читателям. По большей части речь там ведется от лица тех или иных людей, и порой они обращаются к другим людям (яснее всего это заметно в «учительных псалмах»), но чаще всего – к Богу. И как нам читать свод текстов, обращенных от человеческих созданий к Богу, воспринимая его как некое божественное обращение к нам? Христиане и иудеи, как правило, выбрали для этого разные подходы. Христиане уже давно склонны читать Псалтирь, да и другие книги Еврейской Библии, как пророчество. В Новом Завете Давида (предполагаемого творца Псалтири) часто называют пророком (например в Деян 2:25–36; 4:23–28), а отдельные стихи выбираются как примеры его пророческого дара – с акцентом на том, что он был способен предсказать приход Мессии в лице Иисуса:

Иудеи, с другой стороны, склонны принимать Псалтирь по образцу Торы – и даже те псалмы, что обращены к Богу, они считают божественным указанием к народу Израиля, побуждающим хранить Тору и лучше ее толковать. Например, в Мишне, своде иудейских учений, созданном в начале III века, мы находим такие строки:

Тех, кто читает Псалтирь в наше время, эти подходы, возможно, поразят неестественностью, но в давние времена и тот и другой казались соответствующим общинам интуитивно ясными – и они по-прежнему пользуются уважением в группах ортодоксальных иудеев и христиан. Как мы увидим в главе 14, оба этих подхода – понятные ответы на необходимость строить мостик от разнообразного текста Священного Писания, с его дефицитом божественных повелений и сформулированных доктрин, к практическим потребностям религий, принявшим Священное Писание как свой основополагающий документ. Псалтирь была важна в обоих вероучениях, но по разным причинам. И несмотря на то что и в иудаизме, и в христианстве псалмы звучали во время литургии, все же, когда дело дошло до толкования, религии избрали разные пути [14].

Кто бы ни читал Псалтирь сейчас, христианин, иудей или некто, не относящий себя ни к одной из этих религий, ее ценность скрыта не в подходах к ее толкованию, а в том, сколь много они охватывают библейских тем. Возможно, псалмы – это и не божественное откровение, но они способны открыть очень многое – и о самых разных аспектах Бога Библии, и об отношениях Бога с родом человеческим.

В экземплярах христианских Библий два Завета, Ветхий и Новый, кажутся просто двумя разделами, неравновеликими, но принадлежащими к одному и тому же всеохватному жанру: святым творениям, или Священному Писанию. Мы уже начали понимать, что такая оценка не подходит должным образом к разнообразным ветхозаветным текстам, а теперь продолжим и посмотрим, в сколь туманной и расплывчатой форме предстает перед нами и Новый Завет. Кроме того, высказанная точка зрения упускает из виду то, что между двумя Заветами есть ряд важных различий. Ветхий Завет – это литература народа, создаваемая на протяжении веков, и характер ее явно официален. Новый Завет – литература маленькой секты, рассеянной по всему Восточному Средиземноморью, в истоках своих неофициальная и, можно сказать, даже экспериментальная. Ее создали менее чем за век, с 50-х до 120-х годов. В христианских Библиях Евангелие от Матфея следует за Книгой пророка Малахии – точно так же, как та следует за Книгой пророка Захарии – но это вводит в заблуждение, по крайней мере на историческом уровне. Новый Завет радикально отличается от Ветхого.

Движение христиан началось в Палестине с жизни, учений и смерти Иисуса. Должно быть, он родился примерно в 4 году до нашей эры – если его рождение пришлось на дни Ирода Великого, как утверждает Евангелие от Матфея (Мф 2:1), – а распятие его свершилось в начале 30-х годов нашей эры. Новозаветные Евангелия – это практически все наши свидетельства об Иисусе, хотя он и упомянут, как «Христос», в трудах римского историка Тацита [1]. Изначальными его последователями была небольшая группа иудеев. Вскоре после его смерти движение распространилось и географически – в Сирию и Малую Азию (в наше время это Турция), а потом в Грецию и даже в Рим, – и этнически, охватив язычников (неевреев). Впрочем, оно и близко не подходило к статусу официальной религии вплоть до правления Константина Великого (306–337). Во всех областях, где христианство могло упрочить свое положение, оно существовало на периферии общества, и с самых первых лет христиан преследовали – вначале другие иудеи, а потом, все сильнее и сильнее, власти Римской империи. Христианская литература возникала на фоне этих гонений и представляла собой писания маленькой угнетаемой группы, которая тем не менее полагала, что ей предначертано восторжествовать в должный час, уготованный Богом. Единственной ветхозаветной параллелью к такому станут творцы апокалиптической литературы – в той мере, в какой ее саму породили гонения. Но христиане зашли еще дальше. Они верили не только в то, что грядет освобождение, но и в то, что оно уже в значительной мере пришло – в воскресении Иисуса. И литература, созданная ими, была свидетельством этой твердой веры – а потому совершенно расходилась со своей прародительницей – иудейской литературой. Утверждение, согласно которому в Иисусе свершилось нечто совершенно новое, нечто, разрушившее границы существующего Священного Писания, играло фундаментальную роль для раннехристианских авторов, и это означало, что рассматривать два Завета как неразрывно связанные друг с другом просто нельзя.