Лесной бродяга - Габриэль Ферри

Бывший матрос, будто наяву, ясно увидел ту темную ночь, когда под выстрелами микелетов он спасал полумертвого ребенка, оторвав его от груди убитой матери. Память ясно рисовала затем перед ним все события тех истекших двух лет — самых счастливых лет его жизни.

Канадец еще не знал, что Хосе — тот самый микелет, который в ту памятную ночь так старательно, но неудачно стрелял в него, так как солдат не распространялся на эту тему: воспоминание той ночи было для него крайне тягостно. Если бы Розбуа было известно это странное совпадение, то в таком случае, вероятно, его надежды на чудесную встречу с Фабианом обрели уверенность. Но ничего подобного не приходило в голову канадцу, и он в душе подтрунивал над своей пылкой фантазией, преобразившей на несколько минут спящего незнакомца в Фабиана.

Между тем в воздухе повеяло утренней прохладой, которая чувствуется всего сильнее перед рассветом; густая пелена тумана окутала вершины деревьев и опустилась на землю в виде холодных капель росы; все предвещало скорое наступление утра; вокруг по-прежнему царила полная тишина.

Вдруг лошадь сильно заржала и рванула привязанное к дереву лассо, безуспешно пытаясь оборвать его. Вероятно, что-то испугало животное. Беспокойство лошади пробудило канадца от мечтаний; он встал, осторожно обошел вокруг прогалины, зорко вглядываясь в чащу, залитую последними лучами заходящей луны, но все казалось покойным, и охотник возвратился на прежнее место, найдя Тибурсио уже пробудившимся ото сна.

Молодой человек с удивлением осматривался, не отдавая себе ясного отчета в том, где он находится, однако все припомнив, обратился к ласково улыбавшемуся канадцу с вопросом о причине разбудившего его шума.

— Пустяки, — ответил Розбуа, но таким голосом, который невольно противоречил его утверждению, — вероятно, лошадь почуяла приближение ягуара, бродящего около оставленных нами шкур двух его убитых сородичей и барана, съеденного нами за ужином. Не хотите ли и вы теперь отведать жаркого? Я припас его специально для вас!

И канадец протянул Тибурсио два куска холодной баранины, которым тот оказал должную честь, запив их стаканчиком рефино. Подкрепившись таким образом, молодой человек почувствовал себя значительно бодрее, будущее не рисовалось ему уже в таком мрачном свете, да и настоящее его горе несколько утратило свою остроту. Один вид геркулеса-охотника, который с таким нежным участием перевязал ему рану и позаботился даже об его ужине, внушил Тибурсио спокойствие и уверенность в будущем; юноша чувствовал, что приобрел себе надежного друга, который может оказать неоценимые услуги благодаря своей невероятной силе, отваге и ловкости. Со своей стороны, Розбуа чувствовал непреодолимую симпатию к своему гостю и улыбался от удовольствия, видя, как тот за обе щеки уписывает баранину.

— Вот что, мой мальчик, — проговорил, наконец, канадец, заметив, что гость несколько утолил свой аппетит, — у индейцев принято справляться об имени и занятии своего гостя, после того как они накормят его, а так как вы пользуетесь теперь моим гостеприимством и отведали моего угощения, то позвольте спросить, кто вы такой и почему на гасиенде вам оказали такой нелюбезный прием?

— С удовольствием отвечу вам! Я отправился на гасиенду Дель-Венадо по причинам, для вас неинтересным, а потому не стану о них распространяться. Во время пути моя лошадь околела от изнурения и жажды, и ее труп привлек к себе двух ягуаров и пуму, которых вы так ловко пристрелили.

— Гм, — промычал канадец, — это не Бог весть какой подвиг, ну да не в том дело; продолжайте ваш рассказ. Какие причины вызвали ненависть к такому юноше, как вы? Ведь вам, я думаю, чуть более двадцати лет?

— Двадцать четыре! — уточнил Тибурсио. — Итак, я чуть было не последовал примеру своего коня, и умер бы от жажды и лихорадки, если бы меня не спасли проезжавшие мимо путешественники, с которыми вы познакомились во время ночлега в Позо. Одно удивляет, зачем недавно спасшие меня от смерти люди пытались теперь убить меня?

— Вероятно, здесь замешано соперничество в любви? — проговорил, улыбаясь, канадец. — Обычная история в молодости!

— Отчасти именно так, — с замешательством сознался Тибурсио. — Но есть и другие причины. Эти люди хотят владеть безраздельно одной очень важной тайной, которая мне известна, а потому им просто необходимо отделаться от меня. Причем в этом заинтересованы трое, и между ними находится тот человек, отомстить которому я дал клятву у постели умирающей!

Тибурсио до сих пор ошибочно приписывал убийство Арельяно ненавистному ему дону Эстебану. Канадец с интересом и молчаливым участием следил за юношеским увлечением, выражавшимся на лице его собеседника, который так легко говорил об окружавшей его опасности, не придавая ей ни малейшего значения.

— Но вы до сих пор не назвали своего имени! — напомнил охотник не без некоторого колебания.

— Тибурсио Арельяно, к вашим услугам, сеньор!

При этих словах канадец не мог удержаться от тяжелого вздоха: они окончательно разрушили все его надежды.

— Может быть, мое имя пробудило в вас какие-нибудь воспоминания? — спросил Тибурсио, заметив впечатление, произведенное его ответом на охотника. — Мой отец… — Юноша чуть не сказал «приемный отец», но почему-то удержался и продолжал… — Мой отец Маркое Арельяно был известный гамбузино и прекрасно знал здешние места. Вы случайно не встречали его?

— Впервые слышу это имя, — ответил канадец, — но вы сами напомнили мне давно прошедшие события из моей жизни!

Охотник умолк; Тибурсио тоже хранил молчание, размышляя о том, что встреча с двумя отважными и опытными охотниками может принести ему громадную пользу в поисках сокровищ Вальдорадо, что было бы безусловно не под силу одному человеку. Считая эти богатства залогом своего будущего успеха у дона Августина, Тибурсио решил немедленно посвятить канадца в свою тайну и просить его содействия. Однако его останавливало инстинктивное отвращение от покупки золотом сердца любимой девушки, к которой он чувствовал безмерную, преданную любовь и мечтал пробудить в ее сердце ответное чувство. Эта надежда на взаимность, не совсем угасшая в душе несчастного влюбленного, заставила его преодолеть свое смущение.

— Вы, кажется, охотник? — спросил он наконец. — Это должно быть очень невыгодное и опасное ремесло?

— Это не ремесло, а благородная профессия для всякого, кто всецело посвятил себя ей! Для меня же лично это — призвание всей моей жизни, и я только временно отвлекся от него в силу обстоятельств. Мои предки завещали мне эту благородную профессию; к сожалению, у меня нет сына, которому я мог бы передать ее, так что с моей смертью прекратится могучий и благородный род лесных обитателей!

— Я также наследовал профессию своего отца, — проговорил Тибурсио, — подобно ему я — искатель золота, гамбузино.

— Вы, значит, принадлежите к такому племени, которое Бог создал с той целью, чтобы скрытые Им в земле сокровища не пропадали втуне!

— Мой отец завещал мне тайну местонахождения таких богатых золотых залежей, что если вы оба пожелаете помочь мне, то мы все трое сделаемся богатейшими людьми в свете! — проговорил Тибурсио и остановился, выжидая ответа охотника.