Овечья шкура - Елена Топильская

Это была серьезная работа, означавшая, что остаток дня я просижу за таблицей и на телефоне, выясняя у милиции номера розыскных дел. А учитывая, что в разгар рабочего дня опера тоже не сидят на месте, а сломя голову носятся по городу и стекаются в РУВД только к началу вечерней сходки, мне предстояло долго унижаться перед начальниками, чтобы те залезли в сейфы к своим подчиненным или в свои учеты и подняли номера розыскных дел…

Андрей Иванович между тем сообщил, что будет ждать результатов моей работы в кабинете заместителя прокурора района по общему надзору, и собрался отбыть, как вдруг, к моему удивлению, опер Васильков выдвинулся на первый план, пожал Будкину руку и представился, а потом, совершенно невпопад, но очень радушно предложил нашему зональному:

— А может быть, пока чайку?

Будкин, кстати, в отличие от меня, совсем не удивился, а счел это предложение совершенно закономерным. Пораскинув мозгами и, видимо, решив, что даже если его однокашник прямо сейчас побежит в магазин, стол все равно не будет накрыт раньше чем через час, он согласился пока испить чайку у меня в кабинете. Я не тронулась с места, с интересом наблюдая за тем, что будет дальше, зато Коленька развил бурную деятельность: вскипятил воду, насыпал в чайник заварки и заварил чаек по всем правилам, включая укутывание чайника льняной салфеткой; порывшись в моих ящиках, нашел пачку печенья и красиво разложил его на блюдце, после чего пригласил дорогого гостя к столу. Изумление мое все росло по мере наблюдения за его непонятной услужливостью, интуиция подсказывала, что добром это не кончится. И точно: как раз в тот момент, когда Будкин, не скрывая удовлетворения надлежащим приемом, наконец-то оказанным ему в этой вшивой районной прокуратуре (это явственно читалось на его лице), поудобнее усаживался возле печенья, сняв пиджак, а Коленька, словно официант, стоял у него за плечом с заварным чайником наперевес, что-то такое произошло. Я даже не уловила, что именно — то ли стул под Букиным качнулся, то ли он слишком сильно откинулся назад и боднул Василькова под локоть, но в общем, Коленька неловко вылил на зонального прокурора всю горячую заварку.

Мне стало плохо, когда я увидела насквозь мокрого Будкина, отплевывающегося от чаинок. Рубашка его пришла в полную негодность, а главное, он только чудом не обварился, хотя физиономия была красная — но это скорее от негодования.

Коленька чуть не заплакал, хлопоча над обгаженным Будкиным: он смахивал с него чаинки, полой своего пиджака вытирал ему шею и беспрестанно извинялся. Мне показалось, что он вот-вот встанет перед Будкиным на колени.

С трудом отплевавшись и схватив в охапку свой пиджак, Будкин отпихнул суетящегося Василькова и пулей вылетел из моего кабинета.

Я уже приготовилась утешать провинившегося Василькова, как вдруг заметила, что этот негодяй и не думает переживать, а ржет самым наглым образом. Я ничего не понимала до тех пор, пока он, отсмеявшись, не заглянул мне в глаза и не спросил:

— Слушай, я того облил, а? Это же тот нехороший человек, который твои версии задробил, да?

Я задохнулась было от негодования, но Андрей Иванович на самом деле так меня достал, что сердиться на Коленьку, как оказалось, выше моих сил.

— Где у тебя тряпка половая? Я сейчас эту лужу вытру, — пообещал Коленька как ни в чем не бывало, убрал следы праведной мести и отбыл с чувством исполненного долга, посмеявшись над моим заявлением, что это не метод.

— Метод, Машка, метод, вот увидишь. Можешь даже сводную таблицу не составлять, он к тебе больше носа не сунет.

Поразмыслив, я и вправду решила плюнуть на сводную таблицу по приостановленным делам, которая наверняка никому нафиг не была нужна. Все равно мы эти сведения сдаем каждый месяц в отчетах, а у Андрея Ивановича это всего лишь предлог появиться в районе и якобы ждать исполнения. Вот гад, подумала я беззлобно; придумал бы уж тогда что-нибудь менее трудоемкое, как будто следователям в районах заняться нечем. Хотя складывается впечатление, что зональные и впрямь считают, будто следователи в районах целыми днями валяют дурака, и поэтому доблестная горпрокуратура изо всех сил стремится занять их, изобретая абсолютно дурацкие и никому не нужные задания, типа составления сводной таблицы.

Как только за Коленькой закрылась дверь, позвонил эксперт Пилютин, с робким вопросом, не сдвинулась ли как-то история с Катей Кулиш. О, мне было что ему порассказать! Особо я похвасталась тем, что теперь мы с большой долей вероятности знаем тип жертвы, на которую реагирует маньяк, не забыв упомянуть и светлые волосы, и полненькие ножки…

Пилютин внимательно меня выслушал и рассыпался в комплиментах, сообщив, что всегда в меня верил. Я заодно проконсультировалась у него по поводу трупа Зины Коровиной, — меня интересовало, мог ли вскрывавший эксперт не описать относительно свежий разрыв девственной плевы, поскольку в акте судебно-медицинского исследования трупа состояние половых органов вообще было описано крайне скудно. Пилютин не поленился сходить в соседний кабинет к эксперту, вскрывавшему Коровину, поговорил с ним, и вернувшись к своему телефону, сообщил мне, что скудно описанные органы находились в состоянии сильного разложения, в силу чего на большее, нежели то, что указал вскрывавший эксперт, рассчитывать не приходилось.

Поблагодарив Пилютина за помощь, я положила трубку. Конечно, я предполагала, что он передаст родителям Кати Кулиш все, что узнал от меня, но мне почему-то не пришло в голову, что тот же объем информации услышит и Алиса. Извиняло мою преступную беспечность только то, что я была слегка деморализована трагикомическим происшествием с зональным прокурором.

Факт существования Алисы вообще выскочил у меня из головы, поскольку я углубилась в нудные телефонные беседы с девушками, написавшими заявления в Курортное РУВД. Конечно, не всех из них я с ходу застала дома; но те, с кем мне удалось поговорить, гневно отвергли идею о патрулировании с их участием. Мотивы отказов были разными — от ссылок на занятость до признаний в страхе перед преступником, но совершенно одинаковая непоколебимость их поражала.

Я потратила на уговоры столько красноречия, сколько никогда в жизни не тратила, даже уговаривая собственного ребенка убраться в комнате. Но все было напрасно, не согласилась ни одна. А патрулировать, захватив их с собой в принудительном порядке, естественно, не имело ни законного основания, ни смысла.

Закончив последний разговор, я положила трубку и пошла прогуляться по прокуратуре, собираясь с мыслями. Мне не удалось поговорить с тремя девушками, которых не было дома; их родные обещали, что девушки будут дома вечером, и я подумывала — а не прокатиться ли к ним домой? Может быть, в личном общении я буду более убедительна, чем по телефону.

Из кабинета зама прокурора по общему надзору доносился гул голосов; похоже, пьянка уже набирала обороты. Я заглянула туда: народ действительно уже веселился вовсю. Будкин восседал на почетном месте, по правую руку от хозяина; стол ломился. Андрей Иванович был переодет в голубую форменную рубашку, коих у каждого аттестованного работника прокуратуры — вагон и маленькая тележка, потому что выдают их часто, так быстро они не снашиваются. А кроме того, редко когда удается отхватить рубашку своего размера. Видимо, наш зампрокурора отстегнул приятелю ненужную форменную одежку.