Орел девятого легиона - Розмэри Сатклиф

— Вели твоим псам бережнее обращаться с орудиями моего ремесла. Ведь может статься, в Альбе еще у кого-нибудь болят глаза, хотя у твоего сына они теперь здоровы.

Дергдиан вспыхнул при этом намеке и отвернулся с угрюмым и несколько пристыженным видом. Затем он резко сказал человеку, копавшемуся в мазях:

— Потише, дурень, незачем ломать палочки.

Человек заворчал, но стал обращаться с содержимым ящика осторожнее. Остальные успели развернуть и перетряхнуть мягкие седла из овчины и едва не оторвали бронзовую застежку от лилового плаща, с такой силой они дергали плащ.

— Ну как, вы убедились? — спросил Марк, когда все, что только можно, было вывернуто на землю, и воины, оставшиеся ни с чем, озадаченно взирали на устроенный ими хаос. — Или, может быть, разденете и обыщете нас самих?

Он вытянул вперед руки, и враждебные глаза обежали его и Эску с ног до головы. Было ясно, что на них не могло быть спрятано ничего и вдесятеро меньше размером и весом, чем орел.

Вождь покачал головой:

— Видно, придется забросить сеть пошире.

Марк знал всех этих воинов, во всяком случае — в лицо. Вид у них сейчас был растерянный; сбитые с толку, угрюмые, они смущенно прятали от него глаза. По знаку вождя они принялись подбирать раскиданные вещи и увязывать во вьюки, в том числе плащ с полуоторванным куском, на котором болталась застежка.

Лиатан нагнулся над опустевшим ящичком из-под мазей, поднял глаза на Марка и отвернулся. Они нарушили собственные законы гостеприимства. Они преследовали своих бывших гостей, как дичь — но так и не нашли крылатого бога.

— Вернись с нами, — предложил вождь. — Вернись, чтобы снять позор с наших домов.

Марк покачал головой:

— Нет, нам надо попасть на юг до завершения года. Идите и забрасывайте шире сеть, может, и отыщете своего бескрылого крылатого бога. Мы с Эской будем помнить, что были вашими гостями. — Он улыбнулся: — Остальное мы уже забыли. Доброй вам охоты на охотничьих тропах грядущей зимой.

Воины свистнули своих лошадей, которые все это время спокойно стояли с закинутыми на шею поводьями, сели и поскакали обратно той же дорогой, что приехали. Марк некоторое время не двигался. Он стоял, пристально вглядываясь в уменьшающиеся фигурки в конце долины, и испытывал непонятное сожаление, рука его машинально поглаживала возбужденную лошадь.

— Тебе не хочется, чтобы орел оставался там, где мы его взяли? — спросил Эска.

Марк провожал взглядом еле видные точки.

— Нет, — ответил он. — Тогда он бы представлял угрозу границе… угрозу другим легионам. И потом, это отцовский орел, а не их. Пусть постараются удержать его. Я жалею только о том, что мы заставили испытать стыд Дергдиана и его братьев по оружию.

Они проверили поклажу, затянули на лошадях подпруги и двинулись дальше.

Вскоре озеро начало сужаться, а горы сдвигаться, они вставали уже буквально из воды. Наконец путники завидели деревню — горстку земляных лачуг в конце озера, скот, пасущийся на крутых склонах, прямые синие столбы дыма от костров на фоне сумрачных коричневато-лиловых гор.

— Пора мне заболеть лихорадкой, — и Эска без дальнейших околичностей принялся раскачиваться в седле из стороны в сторону, полузакрыв глаза.

— О, моя голова! — прохрипел он. — Голова моя горит!

Марк протянул руку и перенял у него поводья.

— Согнись побольше и качайся поменьше, — скомандовал он, — помни, у тебя голова болит от лихорадки, а не от выпитого меда.

Навстречу, как водится, высыпали мужчины и женщины, дети и подростки, их приезду на свой, сдержанный, лад радовались, их помнили с тех пор, как они проезжали на север. Эска совсем припал к шее Минны. Марк выбрал взглядом старейшину, поздоровался с подобающей почтительностью и объяснил, что прислужник его заболел и должен отдохнуть два, от силы три дня. Болезнь застарелая, возвращается время от времени, но быстро проходит после принятых мер.

Старейшина отвечал, что его дом к их услугам, как было и на пути туда. Но Марк покачал головой:

— Нам надо поселиться отдельно, пусть жилище будет неудобное, лишь бы крыша была над головой. И как можно дальше от ваших жилищ. Болезнь моего прислужника вызвана демонами в его животе, и мне придется изгонять их с помощью сильного колдовства. — Он помолчал, потом оглядел вопрошающие лица. — Вреда вашей деревне оно не принесет, но смотреть на это нельзя тем, у кого нет охранительных знаков. Вот почему нам надо поселиться отдельно.

В толпе переглянулись.

— Всегда опасно смотреть на запретное, — проговорила одна женщина, объяснение она приняла, как должное. Отказать в гостеприимстве они не могли, Марк знал законы племени. Жители деревни быстро посовещались и порешили, что коровник Конна, стоявший без употребления, самое подходящее место.

Коровник Конна оказался обыкновенной земляной постройкой, почти не отличающейся от жилых хижин, разве что она была не так глубоко вкопана в землю и посредине утоптанного глиняного пола не было очага. От жилых хижин коровник отстоял на достаточном расстоянии, и дверь располагалась под таким углом, что войти и выйти можно было, не привлекая ничьего внимания. Пока все складывалось удачно.

Жители деревни, считая, что с человеком, который умеет заклинать демонов, надо обходиться вежливо, приняли их как нельзя лучше: к наступлению сумерек лошади были уже накормлены, в коровник натаскали свежего папоротника, на дверь повесили старую оленью шкуру; женщины принесли Марку жареного кабаньего мяса, а Эске, который, лежа на куче папоротника, очень натурально стонал и бредил, — теплого овечьего молока.

Позже обитатели деревни ушли к своим очагам и постарались отвратить лица и мысли от одинокой хижины, за стенами которой творилось колдовство, а Марк с Эской плотно затянули вход шкурой и наконец свободно взглянули друг на друга при слабом свете камышового фитиля, плавающего в раковине с тюленьим жиром. Эска съел большую часть мяса, оно ему было нужнее для предстоящего. Несколько полос копченого оленьего мяса он засунул в свернутый плащ и встал, готовый к дороге.

В последнюю минуту Марк не выдержал:

— Будь проклята моя нога! Не ты, а я должен бы идти туда!

Эска покачал головой:

— Нога тут ни при чем. Будь она здоровой, все равно пошел бы я — так и быстрей, и безопасней. Ты бы не смог покинуть деревню и вернуться в нее ночью, не разбудив собак, а я могу. Ты бы не нашел дорогу в темноте через перевалы, где мы проходили только один раз. Это сумеет охотник: он родился и вырос среди охотников, это не дело солдата, недавно познакомившегося с лесом.

Эска протянул руку к маленькому коптящему светильнику, который свисал со стропил, и погасил его, защемив фитиль.

Марк отодвинул шкуру и выглянул наружу. Мягко чернели горы, вдали справа блестела золотая полоска света — щель в дверной занавеске одной из хижин. Луна скрывалась за горами, воды залива были чуть светлее гор, без малейшего блеска или сияния.