Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Словом, трудно исчислить, какой существенный вред приносит и может приносить такое совершенно фальшивое и даже не безопасное положение министра и Министерства внутренних дел при полушефе жандармов, имеющем в руках всю полицию в империи.

А между тем легко было бы устранить эти неудобства, упразднив вовсе эту должность полушефа и оставив директора Департ[амента] госуд[арственной] полиции в непосредственном подчинении у министра, а губернаторам в свою очередь подчинить губернский жандармский состав в полицейском отношении, а градоначальнику в Петербурге предоставить более широкие права в области государственной полиции и розыска, при непосредственной зависимости от министра внутренних дел. Так думают опытные люди, увидевшие на деле все неудобство ставить государственную полицию в зависимость от личных интриг, вопросов самолюбия и невольных стремлений играть роль в ущерб единству власти и объединению дела. В личном же управлении как отдельною частью жандармы могли бы быть заведуемы начальником штаба жандармского управления.

–

Много говорят, а в Москве в особенности, о банкротствах крупных домов, одно за другим раздающихся, как роковые выстрелы[159].

А рядом с этим повсеместные стоны и жалобы на отсутствие кредитных билетов. Невероятные творятся вещи: платежи принимаются в Москве коммерческими домами не деньгами – их нет в обращении – а купонами на пять лет вперед, на 1890 год!

А Министерство финансов продолжает все жечь и жечь кредитные билеты.

Везде просят иного взгляда на наши финансовые дела. Ухудшение идет все crescendo и с страшною быстротою. А между тем Министерство финансов как будто ничего не видит и не слышит из того, что на Руси делается, и ни на чьи стоны и вопли не обращает внимания.

Вот почему куда ни пойдешь и с кем ни заговоришь, везде слышишь толки о том, как настоятельно нужно министерство торговли и промышленности именно теперь. Мне кажется, что это далеко не так трудно, так как бесспорно человек, как [И. А.] Вышнеградский, совершенно подходит к этому делу и дорос до него. Это было бы громадное по своим последствиям благотворное событие. Надо полагать, что Бунге был бы очень рад отделить от себя эту часть, тем более, что она не при нем, а при Н. А. Ермакове, который в данную минуту представляет собою дряхлость замершей рутины, и больше ничего. А между тем в его одряхлевших руках вся мануфактура и торговля России, шутка сказать. Беда еще та, что дряхлые люди бывают упрямы и капризны, как нервные бабенки. Так и Ермаков. На днях слышал от Делянова плач над судьбою прекрасного проекта, Вышнеградским составленного и Деляновым представленного, на счет устройства профессиональных или технических школ в России. Делянов торопит осуществление этого столь нужного дела, а Ермаков возьми весь этот проект и положи его под сукно, под предлогом обсуждения, и всякому встречному говорит: не хочу мол давать ходу этому делу, и кончено. Делянову хочется настаивать у министра финансов на скорейшем рассмотрении проекта, хочется, но колется: начнешь настаивать или пожалуешься на него, пожалуй, рассердится и начнет отказывать в деньгах!

–

Всякий раз, когда я с К. П. Победон[осцевым] говорю с сокрушением об ужасном вреде нынешнего Министерства юстиции для интересов Самодержавия прежде всего, К. П. во всем соглашается со мною, но с тою лишь разницею, что поднимая руки горé, он прибавляет: что прикажете делать, а кого вы назначите на место Набокова, никого не придумаешь.

Не раз, а сто раз я думал об этом вопросе. Он кажется заколдованным кругом, но только кажется. На деле он вовсе не заколдован. Будь я на месте Государя, я бы ни минуты не колеблясь, упросил бы принять управление Министерством юстиции никого другого, как того же К. П. Побед[оносцева], не отрывая от Святейшего Синода. Если гр. [Д. А.] Толстой мог соединять в себе Минист[ерство] нар[одного] просвещения с Синодом, то легче еще соединять в лице К. П. тот же Синод с Минист[ерством] юстиции. Назначение его имело бы громадный смысл, такой же, как имело назначение гр. Толстого после [Н. П.] Игнатьева. Это было бы эпохою в анналах суд[ебного] ведомства и переворотом. Его имя высказало бы программу. Девять десятых лиц суд[ебного] ведомства сразу бы переменились. Новый дух сразу бы облетел всю Россию. Сенат бы изменился. И с Божиею помощью в два, в три года судебный мир был бы преобразован. Нужно ли прибавить, что К. П. один из первых, если не первый юрист в России. Разумеется К. П. начал бы с отказа принять это место. Но при настоянии разумеется патриотизм и преданность возьмут верх. Но главное не отрывать его в то же время от Синода, где его деятельность дала уже плоды замечательно богатые и отрадные.

Это мечта, но Боже, как хорошо было бы ее осуществление!

Из всех толков о дворянстве и о том, что сделать было бы нужнее в интересах дворянства, и с тем вместе в интересах самодержавия, без сомнения вопрос о дворянских детях заслуживает главного внимания. Без забот об этом юношестве нет и не может быть речи о будущности русской монархии.

А между тем об этих дворянских детях всего меньше думают. Их бросили на произвол судьбы, и притом ужаснейшей судьбы. Выйдет ли из дворянского ребенка верный слуга престола или цареубийца-заговорщик, государству все равно.

План военной и военно-учебной реформы [Д. А.] Милютина носит в своей удаче печать проклятия. Это был план ума, захотевшего в близком будущем отнять у Престола его исторически прочные силы. [А. В.] Головнин с одной стороны, Милютин с другой, оба разрушили до основания здание воспитания дворянских детей, столь мудро и предусмотрительно воздвигнутое Николаем I.

Гражданские гимназии были все с пансионами в провинции, и поставлены в близкие отношения к дворянству. Дети в них не учились только, а воспитывались только в дворянском духе. Головнин разрушил пансионы при гимназиях немедленно. Дворянские дети стали жить, то есть воспитываться, на улицах, в читальнях, в подвалах, в мещанских притонах и в публичных домах.

Милютин разрушает кадетские корпуса и создает окружные юнкерские училища, где сын дворника готовится в офицеры наравне с сыном потомственного дворянина, и в военных гимназиях вводит в виде воспитательного элемента штатский нигилизм.

Результаты не дали себя ждать. Гимназии сделались рассадниками анархизма самого бесшабашного, а в военном быту не много осталось армейских полков, где бы нельзя было указать на группу молодых офицеров, порвавших связи и общение с преданиями старого военного мира, и только для вида сходящиеся на службе с старыми офицерами или с молодыми офицерами, не испортившимися в пройденной ими школе.