Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Перед нами, таким образом, цепь свидетельств, исходящих от такого авторитетнейшего в вопросах теории и истории ума Древней Греции, каким был Аристотель, — свидетельств, указывающих на существование у греков в древнейшую, а именно, судя по примеру с Пит-таком, в так называемую архаическую эпоху особого вида единоличной власти, близкой одновременно и к царской власти, и к тирании, — эсимнетии. С ними обеими ее роднили авторитарный, монархический характер и опора на вооруженную силу. С царской властью особо ее сближали установление посредством народного избрания и отправление в соответствии с волей граждан, ради определенной цели и в течение определенного (пусть даже пожизненного) времени, а с тиранией — ненаследственность и неограниченность (деспотичность).

Коротко Аристотель определял этот вид авторитарной власти как выборную тиранию, подчеркивая, таким образом, ее чрезвычайный характер народной диктатуры, призванной осуществить целесообразное устроение общественных дел, ввести порядок в неустроенное и охваченное смутой общество. Кстати, с диктатурой у римлян выразительно сопоставлял эсимнетию другой видный древнегреческий ученый Дионисий Галикарнасскии (Ant. Rom., V, 75), хотя это сопоставление и страдает некоторой неточностью: римская диктатура являлась чаще всего для исполнения внешнеполитических задач, тогда как греческая эсимнетия была исключительно формою внутреннего социального посредничества. Первая — по крайней мере в собственно республиканское время — воплощала в себе исполнительную власть, но и только, между тем как вторая наделялась полномочиями самого всеобъемлющего свойства, включая и исполнительную власть, и законодательную.

Так или иначе, нет никаких оснований не доверять ясным и обстоятельным свидетельствам Аристотеля, ценным тем именно, что они указывают на существование особого, важного звена в типологически едином ряду древних греческих эсимнетий — на существование архаической эсимнетии, или своего рода выборной тирании. Свидетельства эти выглядят тем более достоверными, что они подкрепляются другими данными, помимо «Политики» и даже помимо Аристотеля. Последний в «Политике» выразительно называет эсимнетом только Питтака в Митилене (III, 9, 5-6, р. 1285 a 35-b 1), но в «Афинской политии» в роли посредника-эсимнета, только с другим названием (διαλλακτής, что тоже значит «примиретель», «посредник»), выступает также и Солон (5, 1-2). А в традиции помимо Аристотеля можно найти сведения и о других эсимнетах архаического времени. Назовем примеры, которые в качестве достоверных фигурируют и в работе такого новейшего авторитета, как Г. Берве: Пасикл в Эфесе (Aelian. V h., III, 26; Callimach., fr. 102 Pfeiffer), Эпимен в Милете (Nie. Damasc., FgrHist 90 F 53), Фэбий на Самосе (Theodor. Metochit. Miscell., 10).[221]

Завершая рассмотрение этого сюжета, подчеркнем еще раз значение рационального момента в архаической революции VIII-VI вв. до н.э. а именно — сознательное избрание народом социальных посредников для форсированного упорядочения гражданских дел. Эсимнетия была, по выражению Аристотеля, выборной тиранией; в отличие от обычной тирании, также являвшейся на гребне социальных смут, но служившей низменным наклонностям отдельных честолюбцев (об этом см. следующую главу), она должна была обладать повышенным гражданским авторитетом, следовательно опираться на святость традиции, что и нашло отражение в ее имени: в отличие от заимствованного у восточных, малоазийских соседей понятия тирании эсимнетия была словом исконных греческих корней. Наконец, показательна природа самого института: эсимнет — судья-устроитель в первобытном агоне, и отсюда его роль судьи-правителя в более сложных политических ситуациях исторического времени. Таким образом, в теме эсимнетии, как в фокусе, сходятся важнейшие черты древней греческой цивилизации: агон, традиция, рационализм, и это отражение эсимнетией существа греческого духа уже само по себе может служить порукой ее исконности.

Переходя от этой несколько особенной темы эсимнетии к более широкому сюжету древнейшей законодательной реформы, ограничимся поначалу кратким перечнем наиболее ярких исторических примеров, из которых какой-либо один можно будет выбрать затем в качестве предмета более обстоятельного рассмотрения.[222] Самый ранний в ряду этих примеров — это Ликург в Спарте, деятельность которого, как было сказано, древние относили к началу VIII в. до н. э. (важнейшие источники — Her., I, 65-66; Xen. Lac. pol.; Aristot. Pol., II, 6, 8, p. 1270 a 6-8; 7, 1, p. 1271 b 24-27; 9, 1, p. 1273 b 27-35; 5, p. 1274 a 25-31; IV, 9, 10, p. 1296 a 18-21; fr. 533—538 Rose3, из «Лакедемонской политии»; Strab. VIII, 5, 5, p. 365-366; X, 4, 19, p. 482; XVI, 2, 38, p. 762; Plut. Lycurg.; Euseb. Chron., II, p. 180 Karst, под 795 г. до н.э.).[223] Традиция приписывает ему проведение в Спарте первичного общественного устроения: наделение землею членов господствующего сословия спартиатов и зависимых и неполноправных периэков; оформление важнейших социально-политических институтов — илотии, рабства покоренного земледельческого населения, и сисситий, застольных товариществ спартиатов; создание правильной системы государственных органов в лице народного собрания — апеллы, совета старейшин — герусии и двойной царской власти; учреждение особенной системы воспитания (άγωγή) и пр.

Свою конституцию Ликург, по преданию, представил спартанцам после посещения Дельфийского оракула в качестве своеобразных рекомендательных изречений божества, ретр, которые позднее бережно сохранялись в Спарте. Плутарх в биографии Ликурга приводит текст так называемой Большой ретры, содержащей предписания относительно государственного строя, и текст этот своим архаичным, трудным для понимания языком выдает глубочайшую древность самого документа: «Воздвигнуть храм Зевса Силланийского и Афины Силланийской. Разделить на филы и обы. Учредить тридцать старейшин с вождями совокупно. От времени до времени созывать собрание меж Бабикой и Кнакионом, и там предлагать и распускать, но господство и сила да принадлежат народу» (Plut. Lycurg., 6, 2, литературный перевод С. П. Маркиша).