Игра без козырей - Дик Фрэнсис

— Правильно, — поддержала его жена. — Это плакат.

— Мы согласились сдать в аренду наше дерево...

— Вообще-то за совсем небольшую сумму... Наша пенсия...

— Этот человек поставил раму...

— Он сказал, что скоро вернется с плакатом...

— Религиозным. Ради доброго дела...

— Иначе мы бы не согласились...

— По-моему, это не самое удачное место для плаката — нетерпеливо перебил Чико. — Дерево стоит в глубине сада, и его загораживают другие деревья. У вас это не вызвало подозрений?

— Я было подумал... — начал мужчина, переминаясь с ноги на ногу в потрепанных войлочных шлепанцах.

— Но раз ему хотелось заплатить за аренду именно этого дерева, вы не стали его отговаривать, — закончил я за него. — Почему лишний фунт или два должны получить ваши соседи, а не вы?

Супругам явно не понравилась такая прямота, но они не возражали.

— Пойдемте посмотрим, — предложил я.

Они двинулись за мной по узкой тропинке между стеной бунгало и садом. Дерево стояло между домом и оградой ипподрома, и солнце освещало его голые, без листьев, ветви. Мы увидели деревянную заднюю стенку зеркала и веревку, которая прикрепляла его к стволу. Пожилая пара обошла дерево и недоуменно уставилась на зеркало.

— Он сказал, что это рама для плаката, — повторил мужчина.

— Хорошо, — пытаясь сохранять спокойствие, согласился я. — Вероятно, здесь и будет плакат, раз он так сказал. Но в данный момент, как вы видите, это зеркало. И оно направлено прямо на скаковую дорожку. А вы знаете, как ярко отражают зеркала солнечный свет? Может быть небезопасно, если зайчик от зеркала ударит кому-нибудь в глаза. Поэтому мы пришли спросить, не будете ли вы возражать, если мы передвинем его?

— Боже мой, конечно! — воскликнула женщина, встревоженно глядя на наши костюмы для верховой езды. — Невозможно смотреть скачки, если свет бьет в глаза.

— Правильно. Так вы не возражаете, если мы чуть-чуть повернем зеркало?

— Папа, по-моему, это ничего не испортит? — с сомнением обратилась она к мужу.

Он махнул рукой. Чико спросил, как зеркало подняли на дерево. Этот человек принес с собой лестницу, а у них лестницы нет, ответили супруги. Чико пожал плечами, подвинул меня к дереву, поставил одну ногу мне на бедро, другую — на плечо, и через секунду взобрался, будто белка, на голую ветку. Пожилая пара от удивления раскрыла рты.

— Давно оно здесь? — спросил я. — Когда тот человек привязал зеркало к дереву?

— Утром, — сказала женщина. — Потом он еще раз приходил, прямо перед вами, принес веревку и сказал, что скоро вернется с плакатом.

Значит, пока зеркало поднимали на дерево, мы с Чико сидели в кустах и ничего не заметили. И потом человек пришел, чтобы определить правильное положение зеркала против солнца. В два часа. Время, когда завтра будет третий заезд. Важнейший в соревнованиях. Кому-то из жокеев свет ударил бы прямо в глаза.

Белый флаг — зеркало немного влево, оранжевый — немного вправо, нет флагов — найден правильный угол.

Завтра, после того как у открытого рва случится катастрофа, он придет и наклеит на стекло плакат, и самые тщательные поиски ничего не обнаружат. Еще одно несчастье на ипподроме Сибери. Погибшие лошади, затоптанные жокеи. «Мистер Уитни, не посылайте больше моих лошадей в Сибери, это просто какое-то проклятое место, всегда там что-нибудь случается».

Я ошибался в одном: религиозный плакат должны были наклеить не на следующий день.

— По-видимому, вам лучше войти в дом, — вежливо предложил я пожилой паре. — А мы сами объясним человеку, который идет сюда, что сделали с его зеркалом.

«Папа» посмотрел на дорожку, ведущую от шоссе, обнял жену за плечи, словно защищая ее, и пробормотал:

— Э-э... да.

Они двинулись к дому, когда в ворота входил крупный мужчина со складной алюминиевой лестницей и большим рулоном бумаги под мышкой. Минутой раньше я услышал скрип шин его фургона, скрежет тормоза, стук хлопнувшей дверцы и дребезжание алюминиевой лестницы, когда он вытаскивал ее из машины. Чико тихо скорчился на дереве, наблюдая за происходящим.

Я стоял спиной к солнцу, которое светило прямо в лицо человеку, входившему в сад. Его физиономия никак не ассоциировалась с религиозной деятельностью, а напоминала скорее лицо боксера-тяжеловеса: мощное, как скала, и жестокое, как у профессионального убийцы.

Он подошел ко мне прямо по траве, бросил на землю лестницу и спросил:

— Что здесь происходит?

— Зеркало, — ответил я. — Его придется убрать.

Глаза у него сузились, тело напряглось.

— На нем будет плакат, — рассудительно начал он, взмахнув бумажным рулоном. Внезапно рулон полетел в сторону, и он бросился на меня.

Борьба длилась недолго. Он собирался ударить меня в лицо, но в последний момент всадил оба кулака мне в живот — ему пришлось здорово нагнуться. Скорчившись от боли, я схватил лестницу и с размаху врезал ему по коленям.

Земля заходила ходуном, когда он рухнул, как колосс. Он перекатился на бок, его пиджак распахнулся. Я рванулся вперед и выдернул револьвер, выглядывавший из его подмышечной кобуры. Револьвер легко поддался, но громила отбросил меня в сторону. Я снова упал и распластался на траве. Он встал на четвереньки, нашел в траве револьвер и ухмыльнулся. Потом вскочил, будто распрямившаяся пружина, и с удовольствием пнул меня в бок. Тут же отпрыгнув назад, он направил на меня ствол револьвера.

Чико яростно закричал. Боксер повернулся и шагнул к дереву, только сейчас заметив второго противника. Выбирая цель, он отдал предпочтение тому, кто еще был способен сопротивляться. Теперь он целился в Чико.

— Лео! — крикнул я. Ничего не произошло. Я попытался еще раз: — Фред!

Тяжеловес чуть повернул ко мне голову, и в этот момент Чико спрыгнул на него с высоты десяти футов.

Раздался выстрел, и день снова разлетелся на сверкающие, искрящиеся частички. Я лежал на земле, прижав колени к подбородку, и тихо стонал, проклиная себя за то, что вечно лезу не в свои дела.

Привлеченные шумом обитатели бунгало вышли в садики и с удивлением смотрели через забор на происходившее. Пожилая пара, в саду которой мы устроили кавардак, с побледневшими лицами стояла у окна, раскрыв рты от изумления. Здоровяк собрал слишком много зрителей для убийства.

Чико уступал ему в размерах, но был почти равен по мастерству. Когда они сцепились, я, скорчившись, пополз по тропинке к воротам садика. Исход битвы нетрудно было предугадать, и следовало отрезать Фреду путь к отступлению.

Боксер тяжело бежал по тропинке. Увидев меня, повисшего на воротах, он поднял револьвер. Но сейчас вокруг было полно людей, зрители смотрели из окон всех домов. В жгучей ненависти он взмахнул револьвером у меня над головой, но я избежал удара, отпустив стойку ворот и прижавшись к земле. Теперь меня защищала от его ботинка металлическая решетка забора.