Игра без козырей - Дик Фрэнсис

Громила протопал по тротуару, хлопнул дверцей фургона, и тот исчез в облаке пыли.

По тропинке сада, пошатываясь, шел Чико. Из его разбитой брови сочилась кровь. Он выглядел встревоженным, но не расстроенным.

— Мне послышалось, будто ты говорил, что чертовски хорошо дерешься? — поинтересовался я у него.

Он подошел и опустился на колени рядом со мной.

— Будь ты проклят! — Он провел пальцами по своему лбу и вздрогнул.

Я усмехнулся.

— А ты убежал, — фыркнул Чико.

— Разумеется.

— Погоди-ка... — Он взял у меня из рук маленький фотоаппарат. — Только не говори мне, что ты его... — Лицо у него расплылось в дьявольской улыбке.

— А разве в конечном счете мы не за этим сюда пришли?

— Сколько?

— Четыре раза его и два — фургон.

— Сид, ты положил меня на обе лопатки! Сдаюсь.

— Прекрасно, только подожди...

Я откатился в сторону и извергнул к корням живой изгороди то, что осталось у меня в желудке от завтрака. К счастью, крови не было. Я сразу почувствовал себя лучше.

— Сейчас я пригоню сюда фургон Марка Уитни, чтобы забрать тебя, — решил Чико.

— Ничего подобного, — запротестовал я, вытирая рот платком. — Сейчас мы вернемся в сад за домом. Мне нужна пуля.

— Это на полпути к Сибери. — Чико забрал у меня платок и вытер разбитую бровь.

— Опять будешь спорить?

Я ухватился за ворота и со второй попытки выпрямился. Мы одарили зрителей успокаивающими улыбками и направились в сад за домом.

Осколки разлетевшегося зеркала покрывали всю лужайку.

— Влезь на дерево и посмотри, нет ли в нем пули. Она попала в зеркало и, может быть, застряла в стволе. Если нет, мы прочешем весь сад.

На этот раз Чико воспользовался алюминиевой лестницей.

— Наконец-то повезло! — крикнул он сверху. — Она здесь.

Я наблюдал, как он перочинным ножом аккуратно вырезает из участка ствола, прежде закрытого зеркалом, сплющенный кусок свинца. Затем он спустился вниз и положил мне на ладонь пулю. Я осторожно спрятал ее в маленький карман на поясе брюк.

Пожилые супруги, словно две черепахи, выползли из бунгало. Разумеется, они были напуганы и ошеломлены. Чико предложил им снять с дерева остатки зеркала. Он быстро собрал их в кучу и отнес в мусорный бак.

Немного подумав, Чико поднял с укрытой на зиму клумбы плакат. Он развернул его, и мы оба не могли удержаться от смеха.

Благословенны кроткие, ибо они наследуют землю.

— У кого-то из них весьма развито чувство юмора, — сказал Чико.

Несмотря на его сопротивление, мы вернулись на наш наблюдательный пункт в кустах дрока.

— Тебе еще мало? — ворчал Чико.

— Патруль появится здесь только в шесть, — напомнил я. — А ты сам говорил, что сумерки — самое подходящее время, если они решили сделать какую-нибудь гадость.

— Но они уже сделали одну попытку.

— Им ничто не мешает поставить еще одну ловушку, сюрприз, — возразил я. — Тем более что штука с зеркалом, даже если бы мы не заметили его, не очень надежна Она слишком зависит от солнца. Да, знаю, по радио передали, что будет хорошая погода. Однако одно-единственное проплывшее облако может все испортить. Уверен что у них в запасе есть и другие фокусы.

— Очень оптимистично, — проворчал Чико.

Он повел Ривелейшна вдоль дороги к фургону, чтобы спрятать его там, и долго не возвращался. Вернувшись, он сказал:

— Я обошел всю конюшню, и хоть бы одна душа остановила меня и спросила, мол, как ты сюда попал? У них что, вообще нет никакой охраны? Уборщицы ушли домой, а в столовой стряпала какая-то женщина. Она сказала, что я пришел слишком рано, обед будет готов к половине седьмого. Вокруг трибун пусто.

Солнце почти спустилось к горизонту, к вечеру становилось прохладно. Мы мерзли и ежились в свитерах.

— Ты догадался, что зеркало установлено, еще до того, как начал прыгать через барьеры, — заметил Чико.

— Это было вполне вероятно, вот и все.

— Но ты же мог спокойно ехать вдоль ограды параллельно шоссе и заглядывать в каждый сад, как мы и сделали потом. А ты вместо этого зайцем скакал по ипподрому.

— Все правильно, — вяло улыбнулся я. — Я же говорил тебе: поддался искушению.

— Псих. Ты же должен был знать, что упадешь.

— Разумеется, я не знал. Зеркало могло не сработать так эффективно. Но всегда полезно проверить теорию на практике. И кроме того, я хотел проехать по скаковой дорожке. У меня было бы отличное оправдание, если бы меня остановили. Это было грандиозно. И заткнись.

— Ладно. — Чико засмеялся и отправился в очередной обход.

Пока его не было, я без бинокля глядел на ипподромное поле — оно застыло в неподвижности.

Чико тихо вернулся и сел рядом со мной.

— Все спокойно.

— И здесь ничего.

Он искоса взглянул на меня.

— Ты так же плохо себя чувствуешь, как выглядишь?

— В этом нет ничего удивительного. А ты?

— Хуже. — Он осторожно потрогал бровь. — Гораздо хуже. Чертовски не повезло, что он попал тебе в живот.

— Он ударил в живот нарочно, — лениво проговорил я. — И этим выдал себя.

— Как это?

— Это показало, что он знает, кто я. Зачем бы ему нападать на нас, если мы обыкновенные служащие ипподрома, которые пришли посмотреть, нельзя ли передвинуть зеркало? Но когда он разговаривал со мной, он догадался, кто я, и понял, что никакими плакатами нам мозги не запудрить. А он не того сорта человек, чтобы спокойно уйти и не расплатиться с теми, кто встал у него на пути. Он специально целил в больное место.

— Но как он узнал?

— Это он послал Эндрюса в офис, — ответил я. — Он — тот человек, которого описывал Мервин Бринтон: высокий и сильный, начинающий лысеть, с крупными веснушками на руках, с выговором кокни. Он запугивал Бринтона, и он послал Эндрюса за письмом, которое, как он считал, находится в офисе. Эндрюс знал меня, и я знал его. Он, должно быть, вернулся и сказал нашему большому другу Фреду, что выстрелил мне в живот. О моей смерти в газетах не сообщали, поэтому Фред сделал вывод, что я остался жив, и тут же решил избавиться от Эндрюса. Думаю, он тут же отвел этого жалкого червяка в Эппинг-Форест и бросил на съедение птицам.

— Ты думаешь, — медленно проговорил Чико, — что револьвер, из которого сегодня стрелял Фред, тот же самый? Поэтому ты хотел достать пулю?

— Правильно, — кивнул я. — Я хотел захватить револьвер, но не удалось. Если я собираюсь остаться на этой работе, тебе, дружище, придется давать мне уроки дзюдо.