Гормон счастья и прочие глупости - Екатерина Вильмонт

— И куда они на сей раз едут?

— На сей раз в Италию.

— Слушай, здорово. Каждый год он куда-нибудь возитребенка. Хороший отец. И деньги дает.

— Да. Он приличный человек, ничего не могу сказать.

— Не жалеешь, что разошлась с ним?

— Знаешь, я вообще не люблю жалеть о том, что сделано.А уж об этом и подавно. Слушай, а давай в субботу пообедаем? Полина утромуедет.

— А твой?

— Не знаю… Не думаю, что он будет свободен…

— Он у тебя кто?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— О нет, только не это! У тебя мобильный звонит! —Светка схватила со стола телефон. — Андрей. Это он?

— Отдай!

— Скажи, Андрей — это он?

— Он!

— Ладно, бери, не жалко!

— Алло!

— Привет, это я. Ты на работе?

— Да.

— Я просто хотел сказать, что соскучился.

Все внутри заволокло сладким теплом. Гормон счастья.

— Я тоже.

— У меня сегодня спектакль.

— Ой, я не смогу прийти, дочка послезавтра уезжает,надо с ней…

— Я понимаю. Буду скучать. Ты звони мне, пожалуйста.

— Нет, лучше ты. Я же не знаю…

— Я тоже буду. Целую тебя, моя маленькая.

Он отключился.

— Ну что ты на меня пялишься? — накинулась я наСветку.

— Он, да? Ну, Бронька, ты пропала. У тебя такая морда…

— Да, я, кажется, пропала.

— Умираю от любопытства. Слушай, а что тебе надо купитьдля Польки? У меня рядом с домом хороший детский магазин. Могу помочь.

— Да нет, когда?

— Утром. Я завтра приду попозже. Отпросилась уГеннадьевны. У меня там дела по наследству, я записалась к нотариусу на прием.Зайду и все куплю. А список продиктуешь вечером по телефону. Годится?

— Нет, Светик, не годится. Не могу я в последний вечер…

— Нуда. Понимаю… Но ты же все равно не успеешь ничегокупить. А я бескорыстно помогу. А в субботу встретимся. Хотя до тех пор я умруот любопытства.

— Ты и вправду купишь?

— Куплю, конечно! Ты думаешь, я сука?

— Никогда так не думала.

В глазах у Светки давно уже жила постоянная тоска. У нее былженатый, я бы даже сказала, безнадежно женатый любовник. И она любила егопо-настоящему. Это любовь мешала ей жить, мешала чувствовать себя свободной.Она нечасто говорила об этом. Но иногда ее прорывало, и тогда она рассказываламне о своей любви, пугая иной раз ненужными подробностями, даже интимногосвойства.

— Вот и чудненько. Только ты денег мне дай, я сейчас намели.

— Конечно.

— Бронь, скажи, а то не доживу до субботы.

— Что тебе сказать?

— Ну кто он?

Я внимательно посмотрела на нее. Меня самое распирало.

— Ладно, скажу. Только никому!

— Я тебя когда-нибудь сдавала? — оскорбилась она.

— Андрей Дружинин.

— Кто? — вытаращила глаза Светка. — Дружинин?Актер?

— Да.

— Господи помилуй! — перекрестилась Светка. —Где ты его нарыла?

— В Израиле.

— Что он там делал? Он разве еврей?

— Он там гастролировал. Все, Светик, пока закрываемтему. Некогда. А в субботу я все тебе расскажу и даже покажу фотографии.

— А как дожить? Ладно, Бронь, ты только скажи однувещь.

— Ну?

— Ты на что-то надеешься?

— В каком смысле?

— Ну в каком.., замуж…

— Откуда я знаю? Я вчера с ним переспала, у меня крышуснесло, ни о чем таком я и не думала.

— Бронь…

Но тут вошла Инна Геннадьевна, и волнующий разговор пришлосьпрекратить.

Вечером после работы я заехала в гимназию, к Маятнику. Такоепрозвище носил директор, у которого была фамилия Часовщиков и к тому женеприятная манера постоянно расхаживать из угла в угол. Он сообщил мне, чтоПолина в последнее время бывает груба, и особенно с учительницей по русскомуязыку.

— Я поговорю с ней, попробую во всяком случае, —решила я не вступать в пререкания с директором, ибо хорошо знала, на какойпочве У Полины распри с учительницей. Та отвратительно говорит по-русски:«Включат», «нерво-патолог» и так далее, а Полина не пропускает это мимо ушей.Разумеется, учительница терпеть ее не может. Я-то считаю, такую учительницу нестоило бы держать в гимназии, но, когда недавно по телевизору услышала, какодна знаменитая писательница сказала «включат», махнула рукой. Пусть училкаговорит как говорит. Главное, чтобы дочка говорила правильно. И потому ничегодиректору не объяснила. У этой училки больная мать, муж никчемный, и потерятьработу для нее было бы катастрофой.

Маятник еще поворчал, что нынешние дети позволяют себе то, очем раньше даже и помыслить не смели, и все в таком роде.

И стоило меня из-за этого вызывать? Но под конец он сказал,что в гимназии летом будет ремонт и хорошо бы чем-то помочь.

Я спросила, можно ли деньгами.

— Как вам будет угодно.

— У меня плохо со временем, и я предпочитаю заплатить.

— Ну что ж…

— Сколько?

— Три тысячи.., рублей, разумеется, было бы достойнымвзносом.

— Хорошо, — скрепя сердце сказала я. Но ничего непопишешь.

— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но Полинакак-то обмолвилась, что ваш.., эээ.., жених — строитель…

— И что?

— Не мог бы он помочь материалами или как-то еще?

— Простите, Семен Анатольевич, я плачу деньги. Ихватит. Обращаться, как вы выразились, к жениху, я не намерена.

— Извините, извините.

Я вытащила из сумки сто долларов.

— Можно в у, е.?

— Разумеется, но.., сейчас курс, знаете ли…

Я достала еще сторублевку.

— Теперь нормально?

— Простите, но мы вынуждены…

Я была счастлива, что сравнительно легко отделалась. Школуво всех ее проявлениях я ненавидела еще с детства. Школьные стены давят наменя, там пахнет несвободой, насилием над детскими душами. А Полина своюгимназию скорее любит. И хорошо, наверное.