Нет худа без добра - Мэтью Квик

На улице шел снег, мы смотрели на снежные хлопья, сыпавшиеся за запотевшим окном.

Явился официант с красным вином и бокалами. Отец Макнами попробовал вино, одобрил его, и официант разлил вино по бокалам.

– За начало новой жизни, каким бы странным оно ни оказалось, – провозгласил тост отец Макнами.

Мы чокнулись и выпили.

Принесли багеты и маленькие круглые коричневые тарелки с французским луковым супом, в котором плавал пузырящийся сыр.

Отец Макнами разломил багет на четыре части, дал каждому по одной и сказал:

– Каждый из нас четверых переживает переломный момент в своей жизни. Я пью за чудо, которое свело нас вместе здесь и сейчас. Это поистине замечательно.

Элизабет и Макс ничего не сказали и начали есть.

– Лучше всего макнуть хлеб в суп, – сказал отец Макнами и стал макать свой кусок в тарелку, пока тот не размяк и не стал коричневым.

Все сделали так же.

– Что ты чувствуешь в связи с предстоящей встречей с отцом, Бартоломью? – спросил отец Макнами, изучая суп в своей тарелке.

Я не знал, что ответить.

В моем сознании и сердце мой отец умер много лет тому назад, и какая-то часть меня, лежащая очень глубоко, там, где обитает маленький человечек, хотела, чтобы так все и оставалось.

Другая моя часть все еще не могла поверить в реальность встречи с отцом, хотя отец Макнами в ее реальности был вроде бы уверен, а он никогда прежде не обманывал меня.

– Через два дня увидим долбаный Кошачий парламент, да? – спросил Макс.

– Да, – сказал отец Макнами и посмотрел в окно на закутанных людей, шедших по тротуару.

Вернувшийся официант объявил: «Lapin»[15] и поставил перед нами четыре тарелки.

Мясо под рыжевато-коричневым соусом с горошком и морковью.

Официант сказал: «Bon appétit»[16] – и удалился.

Все начали есть. Мясо было нежным и ароматным и прямо таяло во рту.

– Что это? – спросила Элизабет, проглотив кусок.

– Кролик, – ответил отец Макнами. – Нравится?

Элизабет подавилась, выплюнула кусок изо рта и выскочила из ресторана.

Я кинулся за ней.

Ее рвало на кучу снега между тротуаром и проезжей частью, а я, придерживая ее волосы, тер рукой ее спину, как делала мама, когда со мной в детстве случалось то же самое. Весь ресторан наблюдал за нами через окно.

Макс и отец Макнами тоже вышли на улицу.

– Все в порядке? – спросил отец Макнами.

– Мне просто надо подышать свежим воздухом, – ответила Элизабет, кивнув. – Оставьте меня одну, пожалуйста. Очень вас прошу!

Она направилась прочь от ресторана. Отец Макнами сказал:

– Иди за ней, Бартоломью!

– Я?

– Алё, какого хрена, Элизабет? – крикнул Макс. – Никто ж тебя насильно не кормит. По-моему, блин, пора уже забыть это!

Отец Макнами улыбнулся, подмигнул мне и сказал:

– Иди, иди. Это твой шанс.

«А в старом Монреале идет снег. Как красиво!» – сказали Вы, Ричард Гир, появившись неожиданно в кожаном пальто и клетчатом шарфе и улыбаясь мне. Глаза Ваши мерцали, как мой новый тектитовый кристалл. «Воспользуйся таким прекрасным моментом. Идеальные декорации для романтической истории. Посмотри: город – просто сказка! В этой обстановке Библиодевушка вполне может влюбиться в тебя. Не упусти свой шанс, толстый!» – «Ей не нравится, когда ее зовут Библиодевушкой», – сказал я, устремляясь вслед за Элизабет. «Это неважно, толстый. Важно то, что ты будешь один на один с девушкой твоей мечты в засыпанном снегом старом Монреале. Ты обязательно добьешься любви. Лови момент. Прояви сочувствие, и все обернется наилучшим образом, говорит далай-лама. Главное, будь добр с ней. Это идеальный момент для любви. Подари ей сказку!» – «Но ей плохо! Ее только что вырвало прямо на сугроб!» – «Это и есть „нет худа без добра“. Все плохое ведет к хорошему! Это обратная сторона той же самой монеты. Вселенная подает тебе знак, Бартоломью. Она создала для тебя оптимальный момент. Везение прямо сейчас! Вспомни философию твоей мамы. Что она сказала бы тебе и всем нам?»

Я видел, что Вы гордитесь мной, Ричард Гир. Но я удивлялся, как Вы нашли меня в Канаде, а потом вспомнил, что я писал Вам письма, в которых сообщил, куда еду. И тот факт, что Вы приехали, чтобы помочь мне, – в то время как Вы так заняты съемками и важными делами с далай-ламой – значил для меня так много, что я чуть не заплакал.

Спасибо Вам, Ричард Гир.

Спасибо Вам миллион раз.

Я почувствовал, что с таким другом, как Вы, я действительно должен произвести впечатление на Элизабет.

«Не потеряй свой кристалл», – сказали Вы, заметив, что он болтается поверх молнии на моей куртке, в то время как я бегу за Элизабет, стараясь не поскользнуться на льду. «Спасибо», – отозвался я.

Вы подмигнули мне, кивнули, выставили вверх большой палец в дорогой кожаной перчатке – и исчезли, словно привидение.

Поравнявшись с Элизабет, я увидел, что она по-прежнему расстроена, и пошел рядом с ней, переводя дух и ничего не говоря, чтобы она истратила на ходьбу всю негативную энергию, как недавно произошло с отцом Макнами.

Я решил, пусть она первая заговорит.

Когда мы дошли до реки Святого Лаврентия, Элизабет остановилась и сказала:

– Макс велел мне следить за тем, чтобы твой тектитовый кристалл был всегда при тебе.

– Он при мне, – ответил я, похлопав по кристаллу перчаткой. – Я ни разу не снимал его с тех пор, как Макс мне его подарил.

Она достала из кармана пальто еще один кристалл на кожаном ремешке.

– Макс сказал, что ты должен надеть и этот тоже. Ты заработал его, проносив первый больше суток, а согласно научным изысканиям моего брата, вероятность похищения пришельцами возрастает около рек. Так что, по теории Макса, тебе нужна здесь дополнительная защита.

Я взял второй кристалл тектита и надел его на шею. Это было непросто сделать в зимних перчатках, но я старался.

Мы молча постояли некоторое время.

– Ты, наверное, считаешь меня ненормальной из-за того, что я учудила за столом.

– Нет, – ответил я.

– Наверняка считаешь. – Ее глаза смотрели на меня из-под красивых бровей сквозь тонкую завесу растрепанных каштановых волос, увенчанных фиолетовой вязаной шапочкой – на вид домашнего изготовления.

Я закусил нижнюю губу и отрицательно покачал головой.

Мы вперили взгляд в противоположный берег реки и стояли так, наверное, не менее получаса.