Я рисую ангелов - Анна Викторовна Томенчук

Он не художник, но точно работает с художниками. Помощник, администратор, репортер. Любая профессия, при которой он может контактировать с художниками, учиться и искать идеи. Его зацикленность на ангелах для Говарда оставалась покрытой мраком. Либо он видел в подобной технике высшее выражение творческой силы, либо пытался что-то донести. Аксель говорил, что, вероятно, зритель здесь не весь город, а кто-то конкретный. Кто? Родители? Значит, жертва – родители? От всех этих мыслей голова шла кругом. Говард припарковался и выскочил из машины.

Не оглядываясь, он пошел в крыло, где располагался отдел криминалистический экспертизы, рассчитывая найти там Тресса. Нужно восстановить белые пятна. Найти все места, которые посещали Мерт и его супруги. Проверить, где он жил, где работал. Где отдыхал. Нужно поднять дела из архива, получить разрешение и действовать.

Говард остановился у двери в отдел Тресса, будто натолкнулся на невидимую стену. Нужно пересечь места Мерта и те, которые уже выписаны на стене. Вероятнее всего, маньяк поменял место жительства и даже работу. Но вряд ли он изменил метод выбора детей и принятия решения о датах. Кстати, даты – это всегда важно. Видимо, сегодня тоже не придется спать.

* * *

Семь часов спустя

Говард Логан сидел в отделе криминалистической экспертизы с выключенным светом и пялился на тускло поблескивающий экран старого компьютера, который имел доступ к архиву. Архив – дело тонкое, и работать с ним любили не все, но Говард ощущал странное удовольствие, копаясь в старых делах. Он не обращал внимания на то, было ли раскрыто дело или перешло в классический «тухляк». Он искал закономерности и испытывал сумасшедшее удовольствие, когда разрозненные кусочки складывались в картинку. Он буквально чувствовал, что искать. Сейчас задача была другой; Говард, десять раз составивший список мест, где бывал Мерт, и тех, с кем общался, чувствовал себя так, будто получил Нобеля. Мысль родилась где-то в самой глубине естества и вспыхнула перед внутренним взором ослепительным фейерверком, на некоторое время лишив стажера способности соображать. Он тупо смотрел в экран монитора, ни о чем не думал и старался сохранить здравый рассудок.

Он взял списки, составленные по текущим жертвам. Наложил их на дату смерти второго ребенка Мерта. Разочаровался, обнаружив, что совпадений так же много и они такие же беспорядочные. Мерт относился к среднему классу и в городе с монополиями в определенных отраслях имел тот же набор потребительских и поведенческих характеристик, что и любой из родителей жертв. Но в момент, когда Говард сравнил списки времен первой жертвы и все, что получилось в 2000–2001 годах, кое-что прояснилось. Такое чувство испытывает близорукий пациент, который сидит на приеме у окулиста. Врач меняет на массивной железной оправе линзы, а перед глазами проступает все более четкая и понятная картинка. А когда из собственного минуса ты резко начинаешь видеть отчетливо и ясно, кружится голова. И даже может начать тошнить.

Говард потер глаза пальцами. Голова раскалывалась, но он отметал от себя эту боль, концентрируясь на том, что сейчас действительно важно. А важным было следующее. В 1993 году Мерт одним из первых купил дом в поселке Художников, который только начал строить и продавать Самуэль Мун. В 2000-м он там уже не жил, но интуиция подсказывала Говарду, что поселок Художников имеет какое-то значение. Первая жена Мерта была художницей. Она выставлялась почти во всех галереях города. И периодически брала сына с собой на выставки. Театр юного зрителя в 1993-м и 1994-м был на реконструкции, цирка вообще не было, а все кафешки концентрировались вокруг художественных галерей.

21. Самуэль Мун

17 апреля, вторник

Треверберг Плаза

Самуэль лежал на кушетке в кабинете Аделии Ковальской и смотрел в потолок. Он обрадовался, когда она сообщила, что на две недели переедет в Треверберг из-за увеличения пациентов здесь и сокращения у себя на родине. Пришел в восторг, когда она сказала, что, возможно, так и будет делить свою жизнь пополам, две недели отдавая Польше, а две – Тревербергу. Муну нравилось, как эта женщина на него влияет. Ему даже нравилось, что она оставалась недоступной. Такой холодной, такой чужой и родной одновременно. От нее он спокойно принимал критику. Ее советы не воспринимал в штыки. Он чувствовал с ней ту связь и ту степень доверия, которые превращали любую терапию в занятие результативное. А не уровня просто «поболтать».

После разговора с Грином Сэм подумал, что сходит с ума. Он начал засекать время, обнаружил, что теряет его часами. Ему все чаще снились сны про убитых детей и отсутствие любого проявления сожалений по этому поводу. Он позвонил Аделии, спросил, когда она будет в городе, и записался на первый доступный день. Пришел вовремя. Аделия в белом халате впервые не подняла в нем волну возбуждения. Мужчина похудел и осунулся. Он тосковал по Тео, которая умчалась в США по каким-то очень важным делам. Тосковал по Кристианне, которая теперь больше времени проводила с мужем. Сэм подозревал, что дурочка забеременела, но решила не говорить об этом. Но сильнее этой тоски его тяготило ощущение, что он не управляет своей жизнью. Лет двадцать подряд он пил каждый день, но дважды в год проходил полное обследование. Врачи разводили руками: он совершенно здоров. Психиатра среди этих врачей не было.

Сэм приподнялся и подтянул к губам небольшую флягу, в которую перед выходом из дома налил виски.

– Наверное, это действительно я, – в сотый раз повторил мужчина на выдохе.

– За что вы так сильно себя вините, что готовы взять ответственность за действия серийного убийцы-психопата? – спокойно спросила врач, намеренно используя простую и понятную речь.

В некоторые моменты она напоминала Муну доктора Лектора из недавно вышедшего фильма «Молчание ягнят». В ней были стать, гордость и мудрость психиатра и ученого человека. Тонна обаяния. И что-то еще. Неуловимое, почти коварное. Наверное, все психиатры сами немного психи. Невозможно оставаться в здравом уме, когда ты каждый день общаешься с больными.

– Я просто не понимаю, куда уходит моя жизнь.

Этот разговор они заводили каждый раз. Сэм загнал себя в круг и не понимал, как его разорвать. Женщины, алкоголь, картины, тусовки, опять женщины. Он так жил с момента, когда продал первую картину. Или он продал первую картину после того, как стал так жить. Он не был глупцом, но сейчас ощущал себя так, будто из него вытащили весь мозг, оставив только базовые функции никчемного тела, которое способно только пить и