Желай осторожно - Мара Вересень

— Господи, Ринка, откуда эти дикие образы? Хотя вам, творческим людям, не один психиатр мозг не вправит… Никуда я его не девал. Сам он встал. Синяк наложением рук полечил, побурчал что-то вроде «самдурак», «могбыиполегче» и «дивноденьначинается» и ушел. А мне вот другое интересно. Скажи, а тут у всех девиц такие труселя прикольные, как у тебя?

— Так, я не поняла, ты весь этот дурдом с облачением с самого начала видел? Вовыч, ты реально маньяк! А ты чего посреди ковра застрял? Иди, сядь, как человек, ну, хоть, на пуфик. — Я хотела предложить ему угол диванчика, но юбки заняли все место.

— А вдруг войдет кто, а у тебя доспех на пуфике.

— Я тебя умоляю, после всего, что про меня рассказывают, латы в качестве собеседника — невинное чудачество.

Скрипя, как древний велик, Вовыч устроился, водрузив железные лапы на стол, а одной из них шлем подпер.

Из последнего было известно, что король имел приватную беседу с Серафин, о чем говорили, не понятно, было далеко, а подобраться и подслушать — никак. Разошлись оба недовольные, потом его величество изволил гневаться и челядь разных рангов гонял в три шеи. Королева в поле зрения не появлялась. Про происшествие в оранжерее — тишина, как и не было ничего. Молин никто не ищет, а прочие придворные дамы чистят перья так, что пух летит. Народу прибыло тьма, все суетятся и ждут. По три раза обсудили сплетни про канцлера, принца и княжну и травят анекдоты про то, кто будет первым в первую брачную ночь. Дракула с невестой устроили утром прилюдный скандал, а потом так же шумно мирились (сам не видел, но слуги болтали). В храм прибыл первосвященник, орал, что витражи не мыты, алтарь в пыли, а под амвоном мыши гнездо свили…

— А ты в храм пролезть сможешь? — перебила я поток красноречия.

— Сможешь, был я там. В зале — только посмотреть — священное воинство на половину тушки стены вмуровано, зато во внутренних коридорах этого добра, — парень гулко постучал по нагруднику, — полно, все возвышенные такие, с мечами и при лаврах.

— А ты свой кошмарный меч откуда достаешь?

— Оттуда, — ответил Вовыч и заржал, снова пустив эхо гулять внутри железяк. — Помнишь, я в одно время в сетевуху играл? Так прикинь, этот меч — точная копия того, что у меня в игре был. Я сам прифигел, когда он материализовался. Зато удобно! Надо — призвал, не надо, пусть лежит себе. Вот когда костюмчик с оружием попадается, то неудобно, не могу бросить, сразу выносит в прежнее железо. Так что не дрейфь, Ринка, еще ж не полночь, чтоб тыквой стать, я рядом буду. И потом, вдруг тебя осенит, вот, как в сказках, в самый последний момент. Разгадаешь своего красавца, и все сложится.

— Вовыч, ты… — но договорить я не успела. За мной пришли.

Храм находился на территории дворца. К нему, разрезая пополам заснеженный парк, алой царапиной лежала длинная ковровая дорожка, и я шла по ней, удивляясь, как красиво смотрятся на красном ворсе белые с серебром туфли, иногда выглядывающие из-под чуть приподнятого одной рукой подола. На моих плечах серебристо-голубой мех, волосы и лицо скрыты капюшоном. Моя вторая рука лежит на руке отца. Когда я, в сопровождении Колин, маркизы ван Лав и куколки дон Блу, изображающих моих подружек, только вышла, рядом с князем стояла миловидная белокожая девушка с тяжелыми русыми косами. Она улыбалась, азартно блестела глазами, в ее руках была маленькая корзинка с лепестками роз. «Сестра», — подумали я и та, что осталось от настоящей Мари-Энн.

По краям дорожки толпились гости. По мере нашего продвижения, приглашенные пристраивались в хвост процессии, вначале которой была, как положено, королевская чета в синем, наследный принц в белом и золотом и какие-то прочие важные шишки в разноцветном. Анатоля не было. За мной шел хвост из «подружек». Женевьев, она же младшая княжна дон Стерж, во всю щебетала с Лелли, обсуждая перспективных молодых мужчин. Вот кому счастье!

Ступеньки перед входом в храм оказались под моими ногами как-то вдруг и сразу, и я, замерев, сжала руку князя.

— Ну, ну, будет, — успокаивающе прогудел он, как и прежде, напоминая большого добродушного майского жука, и похлопал меня по руке сухой шершавой ладонью. — Одни девки в храм бегут бегом, а ты вот прочь норовишь, зачем согласие давала? Я ж не неволил, сама решила. А Венька не плохой, разбаловали его маленько, но это поправимо, да и Мезереру от свадьбы вашей хорошо выйдет. Идем.

И я шагнула на ступеньку, потом еще на одну и еще и попала в царство света. Потолок вздымался, казалось, невообразимо высоко, хотя снаружи храм производил впечатления исполина. Просто храмовый свод был искусно расписан под небеса с полупрозрачными лентами облаков, в которых, постепенно растворялись уходящие вверх стены с многочисленными узкими забранными солнечно-золотыми витражами окна. По обе стороны от входа стояли ряды скамей из светлого дерева, украшенных вдоль прохода цветами и лентами, проход вел к высокому, в те же три ступеньки, что и на входе, амвону. Дальше был алтарь — огромная янтарная глыба, а над ним, купаясь в лучах света, висело на невидимых стяжах солнечное гало. Золотое и теплое, как лето, как свежеиспеченный хлебушек, как мамины ладони, как…

Руки отца увели куда-то в сторону, светлый лик скрылся с глаз и меня отпустило. Я с удивлением поднесла руки к лицу и оттерла непрошеные слезы. Чьи это были эмоции? Мои? Настоящей Мари-Энн? Наши общие? Я больше не различала, где я, а где она.

— Тише, Марьяна, тише, — князь гладил мои руки, — а то и поплачь, чай, давно в храме не была, вот оно и накатывает. Идем-ка, сейчас службу отслушаем, легче будет.

Боковым коридором мы вышли к переднему ряду скамеек, куда меня с некоторыми сложностями (платье путалось) усадили. Как я поняла, это была невестина половина. Капюшон остался на мне, только шубку сняли. Рядом ерзала Женька, поминутно оглядываясь по сторонам и стреляя глазами. Я тоже попыталась увеличить себе площадь обзора и только потянулась приподнять нависающую на лицо ткань, как сзади раздалось гневное шипение. Мадам ван Жен бдит и опозорится не даст. Ладно, не положено, так не положено. По крайней мере, символ поклонения не так по чувствам бьет. Зато я вдоволь налюбовалась монументальным янтарным алтарем, таким прозрачным, что выточенная в нем сверху полусфера хорошо просматривалась сквозь медовый бок, а так же одеяниями первосвященника и его помощников, изобилующее вышивкой со стилизованными солнышками.

Служба началась. Хоры отозвались прозрачными детскими голосами, речитатив первосвященника вплетался мощным ликующим потоком, ему вторили другие служители. Что-то где-то возжигали. Сладковатый приятный дым от курильниц стелился вокруг алтаря, и я казалась себе мухой, которая в нем, в этом янтаре, застыла, но не умерла, и смотрю на несущийся мир сквозь золотистый монолит, а внутри меня — яркая песчинка, или не песчинка, а огромный светящийся шар.

После молебна, закончившегося вставанием и хоровым пением (текста я, естественно, не знала, и возблагодарила глубокий капюшон), все снова расселись. По проходу к алтарю торжественно прокатили на разукрашенном столике шкатулочку. Король и Вениан встали перед шкатулкой лицом к народу. Его величество около получаса вещал о благе и процветании, потом шкатулку открыли и извлекли ключ. Я даже вперед подалась! Что там кричат недовольные зрители, когда организаторы пытаются выдать дохлую лошадь за спящую? Не верю! И бросают помидоры.