Колдуны и министры - Юлия Латынина

И вот хитрый начальник лагеря ограничился отчетом о смерти, а cамого Арфарру умолил стать отшельником неподалеку. Никто, однако, его не востребовал, наверху при имени Арфарры только неприятно трепетали души. Господин Ханда и сам отчасти трепетал, а делать что-то боялся, поскольку старик, видимо, все же был колдуном, и мог загрызть и при жизни, и после смерти.

– Но это же указ об аресте другого Арфарры!

Госпожа Архиза засмеялась, и смех ее был как тысяча колокольчиков.

– А вот пусть в столице разбирают, кто где чью личину носит. Как возможно, чтобы этот палач сидел тихо и сам от себя не проповедовал? Видишь ли, дорогой мой, когда этот человек появится в столице, за него ухватятся все противники господина Нана, и человека, воскресившего Арфарру, господин Нан разотрет в мелкую пыль, – а воскреcил его глупым указом араван Фрасак.

Госпожа Архиза ушла в свои покои и стала красить бровки. Она красила их минут пять, а потом вдруг разрыдалась, хотя с детских лет не имела привычки рыдать, если бровки ее были выкрашены дорогой краской. Прибежала служаночка:

– Госпожа, что с вами?

– Посмотри, – стражники аравана Фрасака еще тут?

Служаночка воротилась через четверть часа.

– Уже уехали, госпожа!

Архиза засуетилась.

– Госпожа, куда вы?

– Ах, ты ничего не понимаешь, там же Киссур!

– Какой Киссур?

– Этот негодяй, который обманул меня! Он живет в хижине Арфарры: соглядатаи видели его с белым волком.

– А, – сказала служанка, посвященная во все дела своей госпожи, – вы, стало быть, хотите, чтобы его арестовали вместе с Арфаррой, и он попал в лапки Шавашу, а этот Шаваш его иcкал для казни?

– Да, – закричала Архиза, – то есть нет! Ох, где же эти серые сапожки?

Серые сапожки наконец нашлись, нашелся и плащ, и курточка, – через полчаса госпожа Архиза и служанка ее, наряженные в кафтанчики рассыльных, проскакали по заднему двору усадьбы. А другая служанка сказала господину Ханде, побежавшему проведать супругу, что у госпожи разболелась голова, и она легла спать и строго-настрого запретила ее беспокоить.

Весь месяц госпожа Архиза молилась Исие-ратуфе, чтобы та помогла ей забыть негодяя Киссура, – а легко ли забыть человека, если каждый день просишь об этом Исию-ратуфу?

* * *

Арфарра как-то спросил у Киссура, куда, по его мнению, подевался из империи Клайд Ванвейлен с товарищами? Киссур скосил глаза вбок и ответил, что, судя по всему, Клайд Ванвейлен пропал в провинции Варнарайн, в правление Арфарры, бесследно. И что очень многие в это время пропадали бесследно, из числа тех, кого Арфарре казалось одинаково опасным и казнить публично, и оставлять на свободе, и что он думал…

– Не то ты думал, – прервал его Арфарра.

В седьмой день третьей луны Арфарра был очень печален; наконец затворился в каморке и стал писать. На рассвете, уходя на охоту, Киссур заглянул в щелку: Арфарра писал и писал, а перебеленные листы клал в знакомую укладку.

День был дивный: Киссур бегал наперегонки со старым волком, хохотал, как леший, и валялся в снегу. Солнце желтое, снег белый, на снегу рыжая свежая лиса. Душа так и трепетала, пела. Что пишет Арфарра? Конечно, доклад государю.

* * *

Бывший араван Варнарайна писал скоро, перо так и летало по бумаге. Ему приходилось, однако, часто прерываться, – чернила в медном копытце то и дело замерзали. Наконец Арфарра встал, подоткнул тулупчик, разжег огонь в очаге, замесил в котелке какое-то варево, потом вернулся к бумагам. За промасленным окошком потемнело – пошел снег. Арфарра исписал уже третий лист, и было давно уже видно, что это не доклад государю, – потому что Арфарра писал его на языке аломов, для одного Киссура, и трактовала эта бумага не о законах и наказаниях, а о человеке по имени Клайд Ванвейлен.

После третьего листа Арфарра прервался, подошел к огню и стал размешивать варево в котелке. Это был аконит, росший кое-где внизу – бывший араван собирал яд вот уже целую неделю. Ему было очень горько. Но после того, что рассказал Киссур, у него больше не оставалось надежды поговорить с Клайдом Ванвейленом и его соплеменниками, а, стало быть, и жить дальше было бесполезно.

* * *

Главные чиновники съехались к полудню и расположились, в ожидании обеда, в саду. Яшмового аравана все не было, и господин Сият-Даш прошел во флигель к колдуну. Бьернссон лежал, зарывшись лицом в подушку.

– Почтительнейше прошу вас пожаловать к гостям, – сказал Сият-Даш, – что же это? То сами просились в общество, настаивали, можно сказать, а теперь – загрустили?

Бьернссон поднял безумные глаза:

– А? Да? Сейчас приду.

Сият-Даш вышел, а колдун вновь зарылся в подушки. Он не думал ни о чем, кроме утреннего своего разговора с разбойником.

– Ну что, господин араван, пока сам не станешь в стойло, не узнаешь, каково волам? Говорят, как вас посадили сюда, так вы бросили рассказывать про внутренее устроение души, а занялись настоящим делом?

В голосе Ниша звучало презрение к человеку, который выдавал себя за что-то неслыханное, а на поверку оказался заурядным колдуном.

Бьернссон стоял, словно потерянный.

– Нам сказали, – промолвил Ниш, – что сегодня вы позовете духов, которые растащат по кирпичику эту чертову стену. Мы подумали: почему бы не воспользоваться этим случаем и не ворваться в усадьбу? Можно будет покарать чиновников и их семьи за несправедливость, а зерно раздать народу.

Бьернссон помертвел. Как мы помним, у господина министра Белоснежный округ был помечен на карте черным цветом, как место, в котором восстание может разразиться по причине пролетевшей мухи и разбитого яйца. И хотя Бьернссон не видел этой карты, он был умный человек и ему вовсе не обязательно было смотреть на эту карту, чтобы понимать, что дело именно так и обстоит.

– Нет, – жалобно сказал колдун, – не надо!

– То есть как это не надо? – возразил, подойдя, один из охранников Бьернссона, по имени Серая Ряпушка. – Вы сами говорили, что нельзя делать другим то, что не хочешь, чтобы делали тебе. Вот вы убежите, а Сият-Даш повесит пол-деревни… Справедливей будет, если мы из-за вас повесим Сият-Даша, чем если Сият-Даш из-за вас повесит пол-деревни.

Разбойник Ниш улыбался. Все-таки он заполучил себе в шайку стоящего колдуна, не то что эти два дурака, Нахира и Кон-Коноплянка, которые и сами головы лишились, и навлекли на честных людей кучу облав из-за истории с казенным караваном. Ниш почесал в затылке и прибавил:

– А если с вашими бесами что-нибудь случится, и они не растащат стену, мы, пожалуй, все равно ворвемся в усадьбу и спасем вас. Как только люди услышат, что вы стали во главе правого дела, вся провинция взбунтуется против министра Нана. Представляете?

Бьернссон очень хорошо представлял.