Колдуны и министры - Юлия Латынина

Через час на садовой дорожке Бьернссон столкнулся с сыном Сият-Даша: изящным, гибким юношей лет двадцати, – тот приехал к отцу на именины. Это был человек совсем другого поколения, чем Сият-Даш: нежный и несчастный от наследственного богатства. Юноша нерешительно посмотрел на бродячего проповедника, не будучи вполне уверен, к какому разряду людей принадлежит этот человек, – к тем, которые обманывают его отца, или к тем, которые от его отца страдают, – но отвесил все-таки яшмовому аравану глубокий поклон.

За ажурной зеленью вечереющего сада, заслоняя нищету далеких хижин, перла в небо толстая кирпичная стена с желтой башенкой и скучающим часовым. Бьернссон стоял молча, сжимая в руках черный бамбуковый посох со стальным стержнем внутри. Один поворот верхнего коленца, слабый радиосигнал, – и эти проклятые стены взлетят на воздух. «Я же не хотел, – думал Бьернссон – я же хотел только бежать. Откуда взялся этот проклятый разбойник? Кто дал право этому народу решать за меня?»

– Святой отец!

Бьернссон обернулся, – позади, у рододендрона в желтой шубке, стоял старый судья Кенеш, тот самый, с которым он полтора месяца назад приехал к Сият-Дашу.

– Святой отец, – сказал он, – мое служебное положение обязывает меня присутствовать… Но… я искал вас полтора месяца, а Сият-Даш говорит, что вы обосновались в его усадьбе? Уж не обманул ли он вас? Я бы мог поговорить в ним…

Судья Кенеш запинался. По правде говоря, ему вовсе не хотелось говорить с начальником округа. У этого человека была живая совесть, но ему каждый день приходилось отрезать от нее по кусочку. Он все время одалживался у негодяев, чтобы творить добро, и в делании добра и зла еле-еле сводил концы с концами. Попросив за яшмового аравана, он не выпросил бы у Сият-Даша ничего, а задолжал бы ему изрядно.

Яшмовый араван поглядел на старого чиновника, лениво сузил глаза.

– Благодарю, господин судья, мне не нужна ваша помощь.

Судья Кенеш съежился, как мышь под дождем, а потом вдруг промолвил:

– Вы продешевили, яшмовый араван!

– Что?

– Вы продешевили, ибо за сколько бы вы ни продали свою душу Сият-Дашу, это было все равно слишком дешево.

Бьернссон повернулся и вошел в дом.

Тонкие дымки серебряных курильниц таяли в высоких, из Иниссы привезенных зеркалах, и гости, нарядные и возбужденные, столпились у маленького алтаря, воздвигнутого в честь именинника. Гостей было еще немного, трое или четверо, – остальные гуляли в саду. Появление Бьернссона вызвало всеобщее оживление. Один из чиновников, взмахнув рукавами, взял лютню, и склонившись над ней, как мать над ребенком, стал петь песню об облаке, зацепившемся за ветку. Это была очень красивая песня. Чиновник кончил песню и повернулся к охраннику:

– Мы, – сказал чиновник, – сегодня пришли в умиление перед красотой простой природы. А умеешь ли ты, деревенщина, видеть красоту облаков и гор?

Охранник озадачился и ответил:

– Как прикажете, господин.

Чиновники засмеялись. Бьернссон молча вертел в руках посох.

– Что с вами, святой отец? Вы побелели, как яичная скорлупа!

Это спрашивал Сият-Даш.

– Пустое, – сказал Бьернссон. – Это пройдет. Такова уж наша судьба. Ведь духи, которые нам помогают, весьма ненадежны и только и думают, чтобы погубить нас и наши знания, означающие для них рабство. И всегда в конце концов оказывается, что тот, кто думал, что бесы служат ему, начинает сам служить бесам.

Гости побледнели и переглянулись. «Еще можно признаться», – подумал Бьернссон. – Сейчас в моих силах сделать так, чтобы разбойники убили чиновников, или чтобы чиновники убили разбойников. Но не в моих силах сделать так, чтобы никого не убили…»

– Да, – промолвил один из чиновников, – и я слыхал, что бесы вырываются у колдунов на волю и даже поднимают бунты. При этом государство может совершенно пропасть, и то же происходит со знаниями.

– Весьма, – молвил Сият-Даш, – тонкое рассуждение. Ведь, говорят, государь Иршахчан еще две тысячи лет назад умел ходить на медных лошадях и летать на деревянных гусях. Нечестиво не верить свидетельствам историков. Все, однако, сгинуло. Не иначе, как месть тех же бесов.

«Господи, – сказал себе Бьернссон, – ты знаешь, я хотел быть как ты, и я поддалcя искушению сотворить чудо. Ты наказал меня за гордыню, и разжаловал из святых в колдуны, а из колдунов – в повстанцы».

– Не думаю, чтобы дело тут было в бесах, – сказал чиновник с лютней, – потому что их не существует.

– Нет, – возразил старый чиновник в зеленом платье с чешуйками накладного серебра и круглыми глазами цвета опавшей листвы, – бесы существуют, и мне случалось слышать их голоса.

Кто-то усомнился, что голоса бесов можно услышать.

– Я не знаю, были ли это голоса беcов или богов, – отвечал старик, – но вот в чем дело. Я, недостойный, был тогда послушником у отца Клоха, который продвинулся среди шакуников более других в исследовании электричества. Где-то за год до кончины храма отец Клох научился разговаривать на расстоянии. Это было, как всегда, без особого чародейства, но с большим треском. Разговаривать было, собственно, нельзя, а пришлось изобрести новый способ записи слов. Это было такое же новое дело, как изобретение письменности, потому что эфир, новое средство передачи смысла, отличался от воздуха так же, как бумага. И вот, представьте себе, я сам слышал несколько раз, – соединишь медные прутики и слышишь речь, не похожую ни на один из языков ойкумены.

Бьернссон от изумления чуть не упал со стула. «Боже мой! Так вот почему все мастерские храма взлетели на воздух в один и тот же день! Они изобрели радио!»

– Вот за преступные знания, – вскричал Сият-Даш, – государыня Касия и наказала храм!

– Да, – сказал бывший шакуник, – я и сам так полагал все эти годы. Однако теперь я думаю, что это бесы разгневались на людей за то, что те стали подслушивать их разговоры. Наверное, даже не в первый раз разгневались. Умел же, как вы сами заметили, государь Иршахчан летать на деревянных гусях и ездить на медных конях.

От внезапного порыва вечернего ветра заколебался и закоптил светильник. Один из собеседников взял щипцы и стал поправлять фитиль. «Это что же – сообразил Бьернссон, – он считает, что кто-то намеренно две тысячи лет мешает ученым ойкумены… Да откуда здесь монах-шакуник?» Волоски на теле Бьернссона стали оттопыриваться от ужаса.

За спиной распахнулась дверь. У яшмового аравана не хватало духа обернуться.

– Привели, – гаркнул стражник.

Бьернссон скосил граза. Двое стражников волокли в комнату человека в шапке, похожей на лист подорожника, и в кафтане казенного рассыльного. Человек молча и сосредоточенно лягался связанными ногами. Бьернссон помертвел: это был атаман Ниш.

Бьерссон схватился за посох и один из стражников схватился за посох. Бьернссон потянул посох к себе, выворачивая его вправо, и стражник потянул посох к себе, выворачивая его влево. Верхняя секция посоха с легким щелкчом провернулась на оси, Бьернссон отчаянно вскрикнул и выпустил палку… Тишина.