Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

– Она что-нибудь знает об этом досье?

– Не представляю, но она унаследовала кабинет де Пернека в те времена, в клинике Стенли.

– Когда он уехал из Лонтано?

– Не припомню точно… в 1971-м… Он уехал без предупреждения и все бросил. Может, сестра Хильдегарда что-нибудь нашла…

Новый звук сирены.

– Грегуар… – выдохнул Эрван, – вы его видели после смерти Кати?

– Конечно.

– Каким он был?

– Раздавленным. Мне даже кажется, что он попал в больницу…

– В какую? В клинику Стенли?

– Не знаю.

– Вам не приходило в голову, что он мог убить Кати и замаскировать ее убийство?

– Никогда в жизни!

– Вы знали Мэгги?

– Нет. Кто это?

Опять заревела сирена. Эрван обернулся: никакого Сальво. Он не был уверен, что отыщет сам дорогу к баржам.

– Доктор, еще одно: у вас есть фотография Кати?

Врач вздохнул, впервые выказывая раздражение:

– У меня в кабинете. На стене висят фотографии. Даты там проставлены. Найдете групповой портрет пятого километра. Маленькая брюнетка рядом со мной Кати и есть. Забирайте, если хотите, у меня еще есть.

– Спасибо, доктор.

40

Поминальный обед – от него не отвертишься. Лоик и София едва сдерживались, пока тянулась эта странная трапеза, замешенная на страхе, грусти и возвращении к жизни: смех и аппетит вступили в свои права, едва кладбищенские ворота остались позади.

Наконец, ближе к четырем часам, они смогли разделить между собой работу. София обыскивала кабинет отца – она там знала все уголки, – Лоик рылся в Интернете, отыскивая все, что могло быть связано с именами, которые назвал Сабатини: Изидор Кабонго, Трезор Мумбанза, Лоран Бизинжи.

Первый был чистокровным луба из Катанги. Он начал с самого подножия лестницы, в шахтах, потом поднялся до самого верха, встав рядом с Мобуту, был назначен министром горнодобывающей промышленности и геологии. Самоучка, который сумел стать настолько незаменимым, что удержался при всех правительствах. На сегодняшний день он был советником Кабилы, и без его согласия не принималось ни одно решение в области эксплуатации месторождений – знал ли он уже о существовании новых рудных жил?

С Трезором Мумбанзой история была совсем другая, куда круче предыдущей. Тоже луба, но моложе и кровожадней. Ноль информации о его происхождении и образовании. Как военный, он появляется в 1996 году, во время первой конголезской войны, когда Джеймс Кабаребе, руандийский офицер под командованием Поля Кагаме, создает Альянс демократических сил за освобождение Конго (AFDL), чтобы свергнуть Мобуту. Позже Мумбанза поддержит Лорана-Дезире Кабилу, когда тот повернется против руандийцев, и получит звание полковника. Он возвращается в Катангу и формирует там армию. В двухтысячных годах он становится генералом и отодвигает границы конфликта, который от Киву спускается к Северной Катанге. Тогда же он формирует милицию, в обязанности которой входит надзор за рудниками, в частности за «Колтано». Именно поэтому ему предлагают пост директора после смерти Филиппа Сезе Нсеко. Предложение принимается. Убил ли он своего предшественника, чтобы занять его место?

Мумбанза не упоминался ни в одной истории с вымогательством – Катанга все-таки не Киву и не Итури[52], – но его солдаты, пресловутые FARDC, вооруженные силы Конго, вовсе не были мальчиками из церковного хора. Никаких проблем найти среди них любителей электропилы, а то и каннибалов при случае.

Чтобы далеко не ходить – его собственная правая рука, которой, как ни странно, был тутси: полковник Лоран Бизинжи. С ним никаких неясностей не возникало: после десяти лет руководства войсками уникальной жестокости он продавал свои услуги тому, кто больше заплатит, одновременно в обоих Киву[53], в Итури, потом в Северной Катанге, где он в конце концов и поступил в распоряжение Мумбанзы. Этот тутси был самым вероятным кандидатом на роль убийцы Нсеко и Монтефиори. Его портреты, которые нарыл Лоик, леденили кровь. Длинное лицо, иссеченное ритуальными надрезами, черный взгляд, исходящий из самых темных глубин души. Полковник походил на чистый концентрат отрицательной энергии.

Лоик разглядывал эти три физиономии, и у него возникало ощущение, что он играет в какую-то ужасающую «Клуэдо»[54]. Кто убил Кондотьера? Почему Сабатини назвал эти имена? Находятся ли они в Тоскане? Кто следующий в списке? Морван-старший? Он сам? София?

Он слышал, как она роется в соседней комнате, и уже собирался пойти к ней, когда у него начался очередной приступ дрожи. Мокрый от пота, он бросился в ванную и застыл там на подкашивающихся ногах. Руки и тело сводило настоящими конвульсиями. Чувство подавленности, беспредельной тоски обрушивалось на него, как цистерна с раскаленным дегтем. Дежавю. В такие моменты даже самоубийство представлялось ему блаженным выходом…

– Тебе плохо?

София стояла на пороге ванной комнаты. Он осознал, что бьется лбом о зеркало, как псих из Сент-Анн или Белого дома[55]. Не отвечая, он пустил струю холодной воды и сунул под нее голову.

– Все хорошо, – произнес он наконец, мокрый и полувменяемый.

Дрожь отступила. Он больше не узнавал в зеркале свои черты, обострившиеся, дергающиеся, – капли воды скользили по ним, как по мрамору. Он должен довести до конца это расследование, несмотря на все риски. Оно спасет его – наркомана, труса… «Герой, – говорил его отец, – это тот, кто слишком запуган, чтобы смыться». До сегодняшнего дня Лоику хватало смелости бежать.

Он повернулся к Софии и увидел, что та держит в руках записную книжку.

– Ты нашла ее?

Она подошла и полистала перед его носом страницы, исписанные значками, похожими на те, которыми написан Кодекс Хаммурапи, один из первых памятников клинописи возрастом около четырех тысяч лет.

– Всю жизнь папа записывал свои планы этими палочками и символами.

– И ты сумеешь расшифровать эту… штуку?

– Не имеет смысла.

София раскрыла двойную страницу, соответствующую дате вторника: она была девственно-чиста.

– У него в тот день не было ни одной встречи?

– Скорее, он должен был встретиться с теми, чьи имена не хотел упоминать, даже записав их на собственном сабире[56]. И он отвел время с запасом: целый день.