Алхимия единорога - Антонио Родригес Хименес

— У Джейн есть адрес моего синтрийского пристанища?

— Она ждет моего звонка на мобильник.

— Записывай: улица Жоау-де-Деус, двадцать четыре, рядом с вокзалом. Но мне придется предупредить Витора, что ко мне приезжает подруга. Я не хочу злоупотреблять его гостеприимством. Он куда-то запропал, и где он сейчас, я не знаю. Наверно, будет ночевать в Амадоре, где живет его семья. А здесь, видишь ли, его рабочий кабинет. Интересное местечко. В комнате под чердаком находится его лаборатория. Я видел котел, колбы, пробирки и кучу минералов, куски железа и свинца. Все укрыто полиэтиленом. Думаю, он собирается воспользоваться этим весной. Ведь Великое делание совершается по весне?

— Да, именно так.

— Мне нужно съездить в Лиссабон за вещами, а вообще нам с Джейн лучше остановиться в гостинице. В котором часу она прилетает? Я хочу встретить ее в аэропорту.

— Не нужно. Она сама тебя отыщет.

В пять часов, пообедав в ресторанчике, окна которого выходили на дом Адриао, я вернулся в дом, растянулся на диване и включил диск Шуберта, причем на большой громкости. Гулять по городу я не пошел, боясь погрузиться в подземные миры.

Я не желал нарушать привычный ход жизни, меньше всего мне хотелось сейчас потрясений. Страшно было сознавать, что жизнь вовсе не такая, какой представлялась мне в течение сорока лет. Хотя я и мечтал о бессмертии — или о некоем подобии бессмертия, о возможности прожить в десять, в двадцать раз больше обычного срока, без страданий и болезней, — меня пугал сам процесс, пугала неизвестность.

Но главный ужас заключался в возможности того, что, когда я достигну этого состояния, я лишусь любви и желания, страсти и безумия. Даже сознавая, что все это — ненужные страдания, патология, я вдруг понял, что предпочитаю такую патологию вечной жизни. К тому же я стал пленником паутины, чем-то вроде гигантского насекомого, угодившего в клейкую сеть чужих интересов, из которой стремился выпутаться любой ценой. Мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, хотелось уехать отсюда и спокойно зажить в каком-нибудь большом городе, влиться еще одной единицей в конгломерат его обитателей. В тот миг я так стремился сделаться обычным человеком, что согласился бы стать клерком в Лондоне, Мадриде или Нью-Йорке, иметь жену и детишек, по выходным отправляться с ними на экскурсии, возвращаться в воскресенье и проводить вечера перед телевизором.

Я подумал о Джейн: она была для меня чужой. Мы с ней всего несколько раз переспали (кажется, всего только два раза), втроем поклялись друг другу в вечной любви — и что еще? Я ничего не знал о ее прошлом, не научился улавливать ритм ее сердца. Зато Виолета была мне близка, жар ее кожи сводил меня с ума. Да, именно так. Иногда меня привязывает к женщине не красота, не чувства, которые она испытывает, не нежность ее сердца. Но меня воистину влечет к женщине тепло ее кожи, гармония наших температур. В моменты близости я ощущаю, как повышается температура; мой член превращается в термометр — после отметки в тридцать семь и пять начинается лихорадка. Да, что касается Виолеты, можно было говорить о стоградусной любви, которая порой зарождалась на длинных семинарах архитекторов.

В женщине меня всегда привлекает ум — не меньше, чем ее глаза или губы… Да, наверное, именно в таком порядке. Вот почему удачными для меня были романы только с теми женщинами, для которых секс — не главное. Впрочем, в конце концов все сводится именно к сексу. Воображение порождает беспочвенные надежды, которые никогда не оправдываются.

Помню одну поездку. Мы с подружкой резвились в постели, то и дело звонил телефон, и несколько дней подряд моя подружка отвечала в трубку:

— Дорогой, я так тебя люблю, я не могу жить без тебя, я все время о тебе вспоминаю, когда ем, когда сплю, когда задумываюсь.

И, говоря все это, она облизывала меня, как могла бы лизать мятное мороженое.

Я снова подумал о Джейн. Мне нравилась ее кожа, но больше всего — ее чувственный и усталый взгляд. Такой взгляд бывает у медведя, когда тот прикрывает веки, так что людям в зоопарке кажется, будто он вот-вот заснет. Джейн — страстная женщина. Мне помнилось трепетание ее языка во время поцелуев, помнились укусы ее зубов, белых, словно на рекламе зубной пасты. От нее исходил запах ванили и жасмина. Я мысленно видел Джейн, представлял ее почти полностью выбритый лобок — чтобы можно было носить брючки с низкой талией, на ладонь ниже пупка; думал о золоченом колечке пирсинга на ее молодой гладкой коже.

Затрезвонил домашний телефон — звонил Витор.

— Как дела, Рамон?

— Так, помаленьку. У тебя хороший дом.

— Очень рад, что тебе в нем нравится.

— Кстати, Витор, ты не против, если здесь на несколько дней остановится моя подруга?

— Разумеется, не против. Я буду этому только рад, а то мне неловко оставлять тебя одного. Хорош хозяин! Мне нужно ехать в Порто улаживать кое-какие дела, потому я и звоню — сказать, что не вернусь до выходных или даже до понедельника.

— Возможно, мне придется съездить в воскресенье в Мадрид, но через десять дней я вернусь, чтобы обсудить с тобой все дела.

— Рамон, до весны еще далеко, поступай, как знаешь. И конечно, можешь оставаться в моем доме, сколько пожелаешь. Я собираюсь провести остаток осени и зиму с семьей — здесь, в Амадоре. Буду читать и работать в своем кабинете. Весной же переберусь в Синтру.

— Не беспокойся обо мне, занимайся своими делами.

— Ладно, я тебе позвоню. Когда соберешься уезжать, оставь ключ в соседней лавочке. Спроси там сеньору Оливейру, ее племянница убирает в моем доме. А если по возвращении не сможешь меня отыскать, опять-таки иди за ключом к сеньоре Оливейре.

— Договорились.

— Хорошо бы нам узнать друг друга получше.

— Само собой.

— Adeus.[64]

— Até logo.[65]

Не успел я повесить трубку, как в дверь позвонили.

Джейн выглядела обворожительно. Я уставился на нее, открыв рот, а она с улыбкой бросилась меня тормошить, как девчонка. Потом повисла у меня на шее и задрыгала ногами. Я был тронут и обрадован; такая непосредственность обезоруживает. А еще свежесть и аромат ее губ, естественность и красота…

— Ты один?

— Конечно. Как поездка?

— Хорошо.

Ее глаза сверкали, как два светлячка в полнолуние.

Джейн закрыла дверь, бросила вещи и, с улыбкой проводя по губам влажным языком, направилась ко мне. Я попятился, растерявшись от этого веселого напора.

На девушке были стильные джинсы с низкой талией и хлопчатобумажная футболка желто-лимонного цвета. Волосы ее, длинные, прямые, очень светлые и шелковистые, так и хотелось потрогать. Джейн слегка подкрасилась, ее алые губы блестели, длинные светлые ресницы подрагивали, как веера, голубые глаза сияли, кожа была покрыта безупречным загаром, будто девушка только что вышла из солярия. Бюстгальтера на ней не было, под желтой тканью колыхались упругие груди с рельефными сосками. Взгляд влажных глаз Джейн был исполнен сладострастия, и я понял, что пора переходить к действию.