Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только - Наталия Петровна Таньшина

Все усилия Московии были направлены на сохранение национального тела. Как ребенок крепкого сложения, она вышла закаленной и ожесточенной испытаниями, которые должны были ее погубить. Но испытания, дав ей физическую силу, ограничили ее интеллектуальное развитие». Таким образом, по мнению Леруа-Болье, катастрофически сложная историческая судьба направила все силы России на физическое выживание, поэтому ни на какие интеллектуальные достижения и даже просто развитие сил не хватило.

Монгольское нашествие Леруа-Болье с полным на то основанием считает водоразделом, отдалившим Русь от Европы, и именует это событие катастрофой, изменившей ход российской истории, когда к пагубному влиянию климата добавилось пагубное влияние истории: «Как и климат, история тоже ожесточает».

Итак, нашествие и иго закалили русский народ, а освободившись от них, русские смогли пойти по пути европеизации: «Потрясенные игом, отмывшись от грязи и раболепия, сняв одежды и отказавшись от обычаев, принятых при экзотических хозяевах или учителях, Россия, славянские христиане, должны были постепенно стать европейцами».

Историю России, молодого государства и нации, Леруа-Болье, как и многие авторы, писавшие до него, начинает с Петра Великого, отмечая, что в XVII веке Россия имела еще «рудиментарное, эмбриональное устройство».

Со времен Просвещения в Европе утверждается двойственный взгляд на преобразования Петра I. Если Вольтер заложил позитивный взгляд, то, по мнению Руссо, Петр слишком рано попытался цивилизовать не готовую к этому нацию. Леруа-Болье тоже ставит этот вопрос: «Могла ли западная цивилизация быть привита Петром Великим к московитской дикости или, из-за отсутствия европейского сока, европейская цивилизация не могла привиться на чужом дереве?»

По мнению Леруа-Болье, несмотря на то что у Петра Великого не было исторических предшественников, его реформы не были чуждыми и искусственными, иначе бы они не прижились; дело Петра было обосновано всей логикой развития России: «Россия была слишком близка к Европе, она имела слишком много сходного с нами по крови и религии, чтобы не почувствовать однажды привлекательности нашей цивилизации» (в этом усматривается традиционная «оптика превосходства». – Н. Т.).

Барьеры, которые сломал Петр, по мнению Леруа-Болье, были хрупкими: «Эти традиции, эти привычки, которые он так внезапно разрушил, не имели ни в почве, ни в истории нерушимых корней». Более того, продолжает исследователь, если дело Петра не умерло вместе с ним, то это потому, что оно являлось «естественным предназначением этого народа», и далее приводит слова Монтескье о том, что Петр I дал нравы и манеры Европы европейской нации.

Представляется, что концепции Леруа-Болье присущи внутренние противоречия. С одной стороны, он утверждает, что допетровская Россия была чужда Европе и ее история абсолютно не похожа на историю Запада. С другой стороны, по его словам, традиции и порядки, разрушенные Петром, поддались потому, что не имели корней в обществе, а если нововведения прижились, значит, они имели глубинную основу и логично вытекали из предшествующей истории. Но при этом дальше Леруа-Болье развивает тезис Ж.-Ж. Руссо о том, что Петр слишком рано начал приобщать русских к цивилизации, а стремление к заимствованиям привело к тому, что русские превратились в имитаторов. По мнению исследователя, Петр «толкнул русских на путь имитации, погасив у них дух инициативы, и отдалил их от прогресса. Приучив их к тому, что за них думают другие, он отдал эту прерогативу иностранцам. Эта тенденция к имитации на столетие затормозила появление национальной самобытной литературы. Петербург, подчиняясь всевозможным влияниям Запада, послушно воспроизводя все самое противоположное, учась у энциклопедистов и французских эмигрантов, у Вольтера и Жозефа де Местра, от усталости или вялости слишком часто скатывался в бесплодный и неконструктивный скептицизм. Привычка к имитации соединилась с тягой к внешним проявлениям, с культом похожести».

Только высшие классы, подчеркивает Леруа-Болье, оказались пропитаны западными нравами и идеями; масса народа осталась невосприимчивой к ним. В результате Россия разделилась на два изолированных по языку и привычкам народа, неспособных друг друга понять: «Крупные города и дворянские усадьбы выглядели как иностранные колонии посреди деревень. Для огромного большинства нации готовность, с которой правящие классы бросились в сторону Запада, стала даже причиной отсталости. Народ, значительно отставший от своих хозяев, погряз в своем варварстве». При этом «вся правительственная организация была искусственной и чуждой для народа. Большинство законов были экзотическими: они напоминали заимствованные одежды, не соответствующие ни размеру, ни привычкам нации», а «институты, импортированные из-за границы, не имеющие корней в стране, были помещены в неподготовленную для них почву. Если на Западе Новое время базировалось на Средних веках, а каждое столетие на предыдущем, то в России весь политический каркас, как и сама цивилизация, не имели ни национальных основ, ни исторического фундамента». Представляется, что перед нами явные противоречия не в русской истории, а в суждениях автора книги «Империя царей».

Екатерина Великая, по мнению Леруа-Болье, была подлинной продолжательницей дела Петра, правда, в негативном смысле: «Она на него очень похожа – без морали, свободная от всяких добродетелей и качеств государственного деятеля»; в императоре Александре I, чувствовавшем себя мессией и мечтавшем вылечить народ, воплотились все противоречия и надежды его эпохи, одной из самых бурных в истории; в личности императора Николая I «казалось, возродились старые московские цари, омолодившиеся и приглаженные на современный манер <…> Николай был олицетворением идеального самодержца. Он отклонял все изменения, а его идеалом была стабильность. Напуганный западными революциями, он изолировался от Европы». И только при Александре II, подчеркивает исследователь, «двери империи снова были открыты и, наконец, была проведена реформа, которая должна была примирить Россию как с самой собой, так и с Европой», что подразумевает отмену крепостного права. Таким образом, «правление Александра II может быть рассмотрено как окончание длительного исторического цикла аристократических реформ». При этом, утверждает Леруа-Болье, Великие реформы императора Александра II не являлись просто «переоблицовкой фасада; были заменены и переделаны сами основы общества».

Итак, прошлое России мрачно и драматично. Однако, подчеркивает исследователь, если «русская почва была не подготовлена для того, чтобы служить колыбелью европейской культуры, но она замечательно пригодна для того, чтобы ею стать». Отмечая, что если сегодня Россия кажется слабой по сравнению со странами Европы, то через столетие Европа будет не в состоянии с ней соперничать. И русские, по его словам, прекрасно понимают, что придет день, когда их мощь сравняется с их естественными ресурсами и размерами их территорий. Россия для Леруа-Болье – вовсе не колосс на глиняных ногах, как о том многие писали; и если прошлое России он воспринимал в традиционном ключе, то относительно ее будущего был гораздо более оптимистичным.

По убеждению Леруа-Болье, России, как молодой, формирующейся нации, предстоит выполнить одновременно задачу и Европы, и Америки. В этом отношении