Венец всевластия - Нина Соротокина

Дьяк Курицын узнал о важном событии от верного человека и друга Симеона Ряполовского. Тайну доверили ему под клятву молчать до времени и никому, никому… ты понял, Федор? Курицын клятву сдержал. А вот как проведала обо всем царица Софья — Бог весть. Эта мудрая женщина везде имела уши, не гнушалась при этом ушей самого последнего слуги, поломойки, истопника, зажигателя свечей. А может, дело здесь и не в высокой мудрости, а в обычной женской хитрости и еще в воспитании? Крестилась Софья в вере истинной, но воспитывали ее латыняне, которые, как известно, есть народ хитрый, коварный и вездесущий. Словом, деспина Софья знала, что ее сын получил отставку.

Все, кто был на охоте, в один голос говорили — несчастный случай, лошадь понесла. Юный князь Дмитрий был отличным наездником и справился бы с норовистым конем, но лопнула от сильного натяжения подпруга, и отрок, отрада матери и надежда государства, со всего маху упал на землю. Хорошо, что ночью заморозков не было, сентябрь был теплым, а то о мерзлую кочку головой… Вусмерть бы убился. А так — жив, жив, выходим!

Когда Дмитрия привезли во дворец, он был уже в сознании, и мать узнал, и челядь ее, и даже своему пестуну Прокопию, что толокся у ложа с выпученными от страха глазами, сказал с усмешкой: «Что ж не уберег меня, старый?» Но бледность лика, запекшиеся губы и бессилие в членах, юноша даже сидел с трудом, говорили о том, что травма была тяжелой. Дмитрий жаловался на боли в затылке, на головокружение и горькую тошноту. Лекарь Арнольд из немцев, муж знающий, рассудительный и невозмутимый, сказал, что у отрока от сильного удара в мозгу случилось сотрясение, а также все внутренности, все естество сместилось, и хоть разрывов внутренних жил не наблюдается, лечение будет долгим. Посему юному князю необходимо удобное ложе в затемненном помещении, полный покой и тишина.

Приказание было немедленно исполнено. Оконца в горнице занавесили темными сукнами, над постелью княжича повесили икону, а из домашней божницы принесли и поставили поклонный крест — сокрушитель нечистой силы, которая, как известно, особенно лютует подле ослабленных телом и немощных. Лекарь отправился готовить лечебные настойки.

Княгиня Елена не находила себе места. Долгое лечение ее не страшило, но не улетел бы сын-сокол вслед за отцом. Семь лет прошло со смерти Ивана Молодого, и все будто вчера. Да и можно ли доверять лекарю Арнольду? Лицо у него гладкое, бритое, пальцы, как щупальца, ровно и без костей, а глаза рыбьи. Что прячется за его бесстрастным взором? Спокоен, голоса не повысит, никакой горячности, знай, сыплет латинские слова словно горох на медную сковороду. Врач Леон был не таков. Он был быстр, сметлив и угодлив, но при этому умел сопереживать, умел подбодрить. И хоть возвели на него хулу и казнили страшной смертью, Елена и по сию пору не верила в его виновность.

Началось все тоже с охоты. Разница только в том, что Иван Молодой не с коня упал, а застудился. Ломота в ногах была такая, что спать не мог. Леон, родом жидовин, был новым человеком при русском дворе. Три месяца назад привезли его с собой из Венеции родственники царицы. И не высунься Леон сам, лечили был Ивана другие лекари. Но Леон был быстр, своего упускать не хотел, наобещал с три короба, да еще бросил в лицо царю гордые слова: «Я вылечу сына твоего, а не вылечу, вели меня казнить смертной казнью». И напророчил…

Вначале лечение шло хорошо. Приложенные к ногам в нужных местах склянки с горячей водой дали больному облегчение. Ах, кабы одними склянками да припарками лечили больного князя! Леон стал давать ему лекарственные настойки. Ожидая быстрого эффекта, он менял их каждую неделю. От этих настоек князь и сгорел. При дворе Леоновы настойки прямо называли отравой. В день смерти Ивана лекаря бросили в темницу, а потом казнили на Болвановке, вблизи кладбища для иноверцев.

Народ не жалел Леона. Зачем давал обещание, если не можешь его исполнить? Но Елена не верила в его неискусность. И тем более не верила, что Леон мог сознательно, прельстившись наградой, отравить своего подопечного. А вот орудием в чужих руках по беспечности своей он стать мог.

Елена не защитила тогда Леона, потому что после смерти мужа находилась почти в беспамятстве, а позднее поняла, что ее защита не сыграла бы никакой роли. Рассказывали, что на казни лекаря особенно настаивала царица. И никто не выяснял подробностей. Решено — сделано! Очень может быть, что Леон и сам заподозрил чье-то участие в черном деле. Подсыпать яду в настойку — минутное дело! Для Софьи он был свидетелем, и его надо было убрать.

А как избежать повторения той страшной истории? После охоты привезли во дворец злосчастную подпругу — не подрезана, не ветхая, а нормальная, из гладкой, здоровой кожи, а что лопнула — на то воля Божья. Ах, не надо бы приплетать сюда Бога! Вот что конь понес, в этом можно видеть Божий промысел. А лопнувшая подпруга, это дело рук человеческих. Кого подозревать? Князь Василий не в том возрасте, когда человек становится коварен, но Софья мудрая вполне подходит для этого действа.

Нянька Стеша, ее Елена с собой из Волошии привезла, находилась при больном Дмитрии неотлучно. Сидела в темном закутке, следила за лекарем, пробовала все снадобья, а в ночные часы, когда сменял ее старый Прокопий, сама готовила лекарства.

На другой день, как только привезли больного Дмитрия во дворец, Стеша погадала на темных водах и теперь могла с полной определенностью сказать хозяйке, что не своей охотой упал с коня ее сын, а чьим-то злым умыслом.

— Кто?

— Ты, княгиня светлая, порасспрашивай, кто на охоте был, тогда и искать можно.

Порасспрашивала… Много было молодых охотников, вся ватага князя Василия. Среди них боярские дети Афанасий Яропкин да Полуярков, Рунов брат, да Никита Морозов, воеводин сын, да княжата Палецкий-Хрулев, Холмские да Ноздоеватые, и юный Паолофрязин, который стрекочет по-русски, как истинный москвин. Разве всех перечислишь? Как среди этих имен найдешь виновного.

— Прилюдно подпругу никто резать не станет, — сказала Стеша, — не иначе, как это дело конюха.

— Так коня-то седлали в моей конюшне! Да и Прокопий при сыне находился неотлучно.

— И еще я тебе скажу…

Опять призвали княжеского пестуна. На лице его были написаны скорбь и туга великая, впрочем, вполне искренняя, он любил своего воспитанника.

— Повествуй! — сказала Елена.

— Все сызнова?

— Все, как было.

Прокопий с удовольствием повторил свой рассказ. Он повторял его так часто, что рассказ оброс красивыми, почти былинными подробностями, и он уже сам не понимал, видел ли все это собственными глазами или присочинил от усердия. Охотились на Всполье за Ваганьковом, где находится загородный царский дворец. Красота там великая, все луга, леса и перелески. Вспомнил Прокопий, как ретивы и споры были все охотники, и не только ретивы, но и буйны, поскольку день был холоден и перед охотой все тут же в поле крепко закусили. Гусей, кур печеных, орехов, ягод в меду было в избытке. Также квасы и меды…