Его сладкая девочка - Ольга Дашкова

— Наверно.

— Эй, эй, друг, Рома, ты завязывай. На тебе лица нет. Может, напьемся?

— Было бы хорошо.

Я правда не узнаю сам себя, полный ступор, режим свободного падения закончился, и я со всего маха ударился о землю, да так, что не чувствую боли, меня просто нет.

Знала ли Даша о планах отца? Что она вообще делала в этом городе, когда, по словам Дымова, должна быть с женихом в Майами? Значит, он сам не знал, что его дочь здесь, и ее появление из-под моего стола было полной неожиданностью. Так же, как для меня все сказанное им.

А еще она постоянно что-то хотела сказать, а я останавливал.

Позади меня Ржевский шарит по шкафам, находит подарочную бутылку коньяка, два бокала, ставит все на стол. Потом уходит в приемную, откуда-то появляется шоколадка и нарезанный лимон.

— Так, давай иди сюда. Реанимация подъехала.

Выпиваю залпом, совсем не чувствуя вкуса.

— Ну и что дальше?

— Помнишь Любу?

— Которую?

— Ту, что с отцом крутила семь лет назад. Из-за которой он потом…

— А, да, конечно.

— Виделись вчера.

— Чего хочет?

— Ребенка.

— Беременная, что ли тоже?

— Нет, хочет ребенка от меня.

— Совсем ужаленная?

Макс разлил, снова выпили. Мысли начали складываться в логические цепочки со своими странными выводами. Макс наливал, а я пил, рассуждая вслух. Кто-то заглядывал в кабинет, но тут же уходил, за окном темнело.

— Ты представляешь, какая херня: оказывается, Люба — ну, эта сука Люба, что крутила с моим отцом — крутит с Дашкиным папашкой. С отцом моей Дашки.

— С олигархом? — Макс тычет ломтиком лимона в журнал, прямо в лицо олигарха. — У Любы там что, пиз…а золотая или чем намазано? Надо было глянуть еще семь лет назад.

— Я не знаю и знать не хочу.

Снова выпили.

— Так вот, вчера мне эта Люба говорит, мол, сделай мне ребеночка, а я тебе помогу компанию сохранить.

— В смысле?

— В смысле, что Дашкин папашка не будет меня прессовать по поводу ее продажи их долбаному холдингу.

— Он что, хочет ее купить? На хрена?

— А вот это, мой друг, совсем другая история. И что самое любопытное, Люба хочет, чтоб я заделал ей ребенка, а женит она на себе олигарха.

Ржевский застывает с бокалом в руке, я чокаюсь, вливаю в себя коньяк, слегка шатаясь, иду за второй подарочной бутылкой.

— Опасная баба.

— Сам в шоке. Ты представляешь, чтоб я трахал ее, заделал ребеночка, моего ребеночка этой твари — и все из-за какой-то фирмы. Да гори она огнем, мне Дашка моя нужна, вся, целиком, и без папаши олигарха, пусть подотрется своими деньгами.

— И то верно, давай выпьем, друг.

Распечатываю новую бутылку, движения слегка замедленные, но в голове ясно, как в июльский полдень.

— Надо ехать к ней.

— К кому?

— К Орешкиной, хотя она же Дымова. Мне не нравится эта фамилия, скоро будет Вершининой.

— А жених?

— Какой жених?

— Ну, тот самый, что папа обещал. В журнале так и написано.

— К черту жениха Дашка говорила, он голубой.

— Ой, что-то не верится.

Да, я не поверил тоже, хотя получается, что она врала во всем. Про жениха, что они всего лишь учатся вместе, не рассказывала про семью, и тогда, в ресторане, так быстро засобиралась домой, потому что увидела папу.

— Сучка какая! — бью кулакам по столу так, что подпрыгивают бокалы.

— Вот и я говорю, все они лживые сучки.

Я был до такой степени слеп, видел только ее, не замечая ничего вокруг. А еще смеялся над отцом, когда он говорил, что влюбился и потерял голову. Я ведь на самом деле люблю ее, даже такую обманщицу, люблю и готов шею свернуть, как нашкодившему котенку.

— Рома?

— Надо ехать.

— Куда ехать?

— За Орешкиной надо найти ее и вытряхнуть душу.

— А куда ехать?

Со стороны все это наверняка выглядит жутко забавно, как два взрослых пьяных мужика общаются заплетающимися языками, допивая вторую бутылку коньяка. Слишком быстро нас развезло на голодный желудок.

— Сейчас узнаем.

Ищу свой телефон, откапывая его из кучи бумаг, не смотрю на сообщения и пропущенные звонки, набираю Орешкину, но в ответ мне говорит автомат, что абонент не абонент.

— Рома, я готов, — смотрю на Ржевского, тот стоит в куртке, надетой на одно плечо к тому же наизнанку, достает из шкафа новую бутылку. — Сейчас запрягаем лошадей — и в путь, по бездорожью, хоть в Сибирь. Я с тобой, друг.

Орешкина

Никогда не думала, что меня накроет чистая истерика. Но я рыдала так, что легким не хватало воздуха, а уши закладывало. Слезы текли ручьем, я, свернувшись калачиком на заднем сидении автомобиля, давала волю эмоциям.

Папа не поехал со мной, лишь проводил до машины, коротко бросил водителю: везти домой, не останавливаться по дороге и не слушать меня совсем. Словно я безвольная кукла, за меня снова принимают решения и указывают, как жить.

Но самое обидное, что я предала его, ведь Рома сейчас думает именно так, я уверена в этом. Я не сказала, чья дочь, а после появления папы выводы просятся сами собой. Он не захочет меня видеть и слышать.

Никогда.

Не знаю, сколько прошло времени, я просто закрыла глаза и отключилась, заснула с зажатым телефоном в руке в надежде, что он позвонит.

— Дарья Владимировна, проснитесь, приехали.

Уже? Так быстро? Или я слишком долго спала?

Медленно поднялась, тело затекло от долгого нахождения в одной позе, холодный воздух немного приводил в чувство, но голова болела еще больше, чем вчера от выпитого коньяка.

— Вам помочь?

— Нет, не надо.

Вышла, несколько ступенек, массивная дверь, и вот я дома. Не думала, что до такой степени не буду рада оказаться здесь. Тусклый свет холла, у нас все с размахом, черный глянец пола натерт до блеска, белые стены, ненавязчивый, но дорогой декор.

Склеп. Самый натуральный. И как я раньше не замечала этого?

— Дашка!

Сестренка вышла из кухни, в руках огромный бутерброд, кружка чая, сама в милой пижаме с зайчиками, короткие шортики и маечка. Непослушные волосы собраны в небрежный пучок, в который воткнут карандаш.