Боги просят пощады - Татьяна Рябинина

- Хорошо, конечно, - кивнул Дима.

- Дмитрий Иванович, нам с Ирой необходимо с вами поговорить, - начала Ольга, когда они, попетляв между заросшими могилами, вышли на дорожку, ведущую к главной аллее. - Вы заметили, что Олега Свирина нет?

- Да. Я даже удивился.

- Ирина не хотела, чтобы он приходил. Он звонил мне позавчера, спрашивал, как все произошло, когда похороны. А до этого у него был неприятный разговор с Ирой, она позвонила мне и...

Грохнули литавры, оркестр опять заиграл похоронный марш. Его сопровождали громкие рыдания.

- Идите, Дмитрий Иванович, - вздохнув, сказала Ольга. - Я здесь постою. Вы будете на поминках?

- Нет, наверно. У меня через час важная встреча.

- Впрочем, там мы все равно не смогли бы поговорить. Ире будет не до того. Как бы нам увидеться?

- Завтра меня весь день не будет... Вы не смогли бы приехать ко мне в офис в воскресенье? Часиков в одиннадцать?

- Я скажу Ире. Если нет, то позвоню.

Оставив Ольгу на дорожке, Дима вернулся обратно. Один за другим люди подходили прощаться. Подойдя к гробу, Дима посмотрел на восковое лицо с заострившимися чертами и вдруг вспомнил, как однажды вечером они сидели на темном Светкином чердаке и Генка рассказывал «страшилку» про отрубленную руку, рыскающую по дому в поисках убийцы своего хозяина... Неужели и это Сергей рассказал Гончаровой? Или просто совпадение?

Могильщики закрыли полированную крышку и начали забивать гвозди. Ирина зарыдала, кто-то обнял ее за плечи. Гроб на полотенцах опустили в могилу, посыпались горсти земли. Выросший холмик покрылся венками и цветами, из-за которых едва видна была большая застекленная фотография. Дима заметил, что Евгения, положив букет, украдкой коснулась портрета рукой.

С тех пор, как он вернулся к могиле, его беспокоило какое-то странное ощущение. Кто-то следил за ним. Дима попытался отойти в сторону, чтобы легче было определить направление взгляда, но в толчее и кладбищенской тесноте сделать это было непросто. И вдруг, резко обернувшись, он встретился глазами с девушкой лет двадцати семи - двадцати восьми. Коротко стриженная невысокая блондинка в джинсах и кожаной куртке стояла чуть поодаль, у заросшей могилы. Какое-то мгновение она смотрела на Диму, потом нагнулась и стала тряпкой мыть могильную плиту.

Народ потянулся к выходу, только вдова неподвижно стояла у холмика, глядя на улыбающуюся фотографию. Девушка оборвала с могилы траву, поставила в банку с водой букетик иммортелей и ушла, не оборачиваясь. Диме показалось, что где-то он ее уже видел. Не на похоронах ли Сергея?

Подождав, пока уйдет Ирина, он пробрался к могиле, за которой ухаживала девушка. На плите было написано: «Колыванова Мария Григорьевна. 1920 - 1968. Дорогой жене и дочери».

«Жене и дочери». Но не матери. Кем же тогда приходится покойнице девушка? Если детей не было, то и внуков нет. А на могилке кто-то бывает. Запущенная, конечно, но не окончательно.

Дима посмотрел на часы. Времени оставалось мало, клиент ждать не будет. Черт! Он вытащил телефон и перенес встречу на вечер.

За спиной послышались голоса. Дима обернулся и увидел могильщиков, которые только что хоронили Геннадия. За пару некрупных купюр они охотно поведали, что есть такой Сергеич, который работает с пятьдесят какого-то года и все могилки знает наперечет.

Дима вышел на центральную аллею и тут же натолкнулся на тщедушного дедушку в синем халате, надетом поверх замызганной курточки.

- Извините, Сергеич - это не вы будете? - спросил он.

- Я буду. А что? - насторожился старичок.

Частные детективы на таких дедков впечатления не производят, а в милицейских удостоверениях они обнюхивают каждую закорючку. Дима решил напустить таинственности.

- Понимаете, ищу одного человека... Мне сказали, вы все могилы знаете, кто похоронен, кто приходит...

- Ну, не все... - довольно напыжился дедок. - А многие. Кого при мне хоронили, - он даже покраснел от удовольствия.

- Колыванова Мария Григорьевна...

- Конечно, знаю. Красивая была женщина. Сердце...

- А кто навещает?

- Раньше муж ходил. Долго, лет десять. Потом перестал. Умер, наверно, старый был. Теперь племянник наведывается, но редко. Идет к матери и к тетке заглянет, бурьян оборвет...

- А девушку не видели?

- Девушку? Нет, - он покачал головой. - Может, проглядел? Кладбище-то большое, пока все обойдешь... Стой-ка, а это не та коза в джинсах, что сейчас за похоронами шла? Я думал, она с ними.

- Блондинка, стриженая, в кожаной куртке?

- Она. Давно пришла, спросила, где похороны будут. Потом к крану подходила, воду в банку набрала. Я еще подумал, зачем ей вода на похоронах. Колыванова-то рядом.

- Спасибо, Сергеич, - Дима сунул ему в руку несколько бумажек.

- Спасибо и вам, добрый человек. Дай Бог здоровьичка, - поклонился Сергеич.

Дима шел по аллее к выходу. Солнце подслеповато светило, дробясь в пожелтевших листьях. В воздухе был разлит сонный покой. Это был особый мир, где природа творила из мертвых останков новую жизнь, неразумную, но буйную, укротимую лишь зимними холодами. Мощные деревья тянули ветви к небу, питаясь плотью тех, кто вечно спал под их сенью. «Кладбищенской земляники крупнее и слаще нет», - вспомнились строчки Цветаевой. Когда-нибудь и он ляжет в землю. И станет ею... Тоскливо и неизбежно. И от неизбежности страшно.

Олег пил. Или даже ПИЛ. По его расчетам, от такого количества спиртного он давно должен был загнуться, но почему-то все еще был жив. Только очень и очень пьян. Это был первый в его жизни запой, и выходить из него он не собирался. Он будет пить, пить, пить, пока что-нибудь не кончится: или водка, или он сам. Нет, водки можно купить еще. Пока не кончится Олег Михайлович Свирин, сорока трех лет от роду, коренной петербуржец, русский, несудимый, но бывший под следствием, женатый, имеет дочь Вику... Викушка, девочка моя хорошая, вырастешь и даже не будешь помнить, каким был твой папа. А может, будешь называть папой чужого мужика...

От жалости к себе Олег заплакал. Он выл и катался по полу в пьяной истерике, размазывая по лицу злые слезы. Все, все напрасно. Столько сил и времени он потратил на то, чтобы стать собой - твердым и властным. Все рухнуло. Он, как жалкий недодавленный червяк, корчится на полу в ожидании смерти. Нет, лучше не ждать, лучше самому. Оставить эту сволочь Сиверцева в дураках. Он не такой баран, как Серый с Генкой, не даст угробить себя. Если не удастся упиться до смерти, значит, выпрыгнет с балкона.

Стой, стой, Олег, - сквозь хмельную завесу пытался пробиться голос разума. - Подумай, он ведь этого и добивается. Иначе зачем нужны эти ужасы из триллеров, эти письма идиотские! Он хочет, чтобы ты ошалел от страха и сам сделал за него всю работу.

...После того, как Илона с Викой уехали, Олег попытался взять себя в руки. Завтра ему нужна будет трезвая голова.