Короли океана - Гюстав Эмар

– Да он просто прелесть, этот идальго! – заметил Дрейф и рассмеялся.

– К тому же бесконечный поток имен, – прибавил хмурый Питриан, – производит достойное впечатление в его пользу.

– Так что ответить? – спросил Олоне.

– Черт возьми, иди! Какие тут могут быть сомнения!

Молодой человек бросил взгляд на его платье.

– Шик! – заметил буканьер, не переставая смеяться. – Не переживай, и у тебя все будет.

Олоне улыбнулся, протягивая ему руку.

Следом за тем были вызваны Данник с герцогским слугой.

– Дружище, – обратился к слуге Олоне, – господин Питриан и я будем иметь честь принять приглашение господина герцога де Ла Торре.

Слуга поклонился и вышел.

Беседа возобновилась, правда говорили теперь на общие темы. Сотрапезники разговаривали, смеялись от души и покуривали, когда открылась дверь и вошел Монбар. Новоприбывшего сопровождали двое работников со свертками и еще двое с молодыми псами – по три у каждого.

Работники остались стоять на пороге. А Монбар, поприветствовав четверых сотрапезников словами: «Добрый день, братья!» – без лишних церемоний подсел к ним за стол, плеснул себе вина, осушил одним махом, взял трубку, набил, раскурил и, окутавшись облаком дыма, наконец соблаговолил объяснить причину своего появления.

Мы же походя отметим еще одну примечательную особенность союза Береговых братьев. Дома свои они не запирали вовсе – всякий флибустьер, будь хозяин дома или в отсутствии, имел право зайти и велеть работникам обслужить себя, как его душе угодно, и даже остаться там настолько, насколько захочется, притом что хозяин дома никогда не выкажет своего недовольства по этому поводу и не сделает гостю ни малейшего замечания насчет срока его пребывания.

То был старинный обычай гостеприимства в самом широком смысле, без громких слов и бахвальства, – единственно подлинный пример доброты и радушия.

Впрочем, никто из Береговых братьев никогда не злоупотреблял чужим гостеприимством – не тем, которое ему давали, а тем, которым он пользовался по своему почину; напротив, братья отличались редкой скромностью и деликатностью. Разумеется, каждый знал: то, что он делает у другого, тот сделает или, по крайней мере, может сделать у него, – отсюда такая скромность…

– Братья, – начал Монбар, выпустив два клуба табачного дыма, – в моем лице вы видите не посланника, уж больно это слово громкое, а делегата от Совета двенадцати.

– Да ну! – воскликнули остальные.

– Клянусь честью, так и есть, – продолжал он. – Поэтому прошу вас, будьте любезны относиться ко мне со всем уважением и серьезностью, сообразно с обстоятельствами. Ваше здоровье! – прибавил он.

– И твое! – ответствовали буканьеры.

– Может, тебе музыку завести? – на полном серьезе осведомился Дрейф.

– Благодарствую, не стоит. Право слово, со смеху можно помереть! Члены совета восприняли все трагически. И ну перемывать косточки двум нашим братьям – Олоне и Крокодилу.

– Неужели!

– Точно, от такого волосы дыбом встают. Жаль, что тебя там не было, Питриан, и тебя, Дрейф.

– Да ладно! Нам и здесь неплохо.

– Могу себе легко представить. Впрочем, ты же у нас философ, Дрейф. Известное дело.

– Всякая там aurea mediocritas[30] не по мне.

– Шутник! Сам-то миллионами ворочаешь. Ты мне напоминаешь Сенеку[31], который сидит за столом из золота и сочиняет свой трактат «Презрение к богатству». Хотя по большому счету ты прав.

– Чем закончилось заседание совета?

– А вот этого не скажу. Как только мне поручили дельце, которое я сейчас успешно и выполняю, я дал от них деру.

– Узнаю тебя, кролик, – проговорил Питриан.

– Да хоть бы и кролик. Мне совсем не улыбалось выслушивать муторные разглагольствования дружка нашего Железной Руки. Да и больно нудные они. В таких делах я и впрямь кролик, потому как привык держать ухо востро, дабы, не ровен час, не оконфузиться и не задать храпака перед самым носом у оратора. Да ну его к дьяволу, Железную Руку, с его краснобайством! Вот ежели б он изъяснялся по-овернски, еще куда ни шло, а то балаболит себе по-французски, так что сам черт не разберет, ну спасу нет никакого!

Это замечание было встречено взрывом хохота.

– Смейтесь-смейтесь, злыдни! Я на вас бы посмотрел! – тем же тоном продолжал Монбар. – Ну а теперь, когда я, кажется, малость оправился после сильных переживаний, позвольте приступить к делу. Братья, эти бездельники, – прибавил он, указывая на работников, – притащили вам одежку, ружья, порох, патроны и башмаки, на что вы имеете полное право как Береговые братья и что совет согласился вам выделить, а еще вот вам псы, великолепные гончие, натасканные особенно на буйвола да на испанца, уж я-то знаю. Ну вот и все. Уф! У меня аж в горле пересохло. Давай же выпьем, Дрейф.

Береговые братья снова выпили. По знаку Монбара работники сложили тюки, а те двое, что держали псов, отвели их на псарню, после чего они вчетвером удалились.

Олоне весь так и сиял от довольства.

– Эй, брат, – с усмешкой обратился к нему Дрейф, – ты все расстраивался, что у тебя нет выходного платья, чтобы явиться на званый обед к герцогу де Ла Торре, так бери мое! В таком, черт меня подери, ты будешь сверкать в салонах, как краб на песке. Просто блеск!

– Ты шутишь, брат, и ошибаешься. А расстраивался я давеча потому, что вот этих нарядов пока еще не было. Теперь же я и впрямь облачусь в них и так и явлюсь на обед к герцогу. Я не щеголь и не волокита и смотрелся бы несуразно в ваших роскошных одеяниях, ибо они не по мне, да и не хотелось бы, чтоб надо мной в них потешались. Я честный моряк, всю жизнь провел в море; меня убаюкивала буря; моя кожа сплошь потрескалась, задубела и потемнела от неизбывных ласк соленой воды да немилосердного северного ветра; земля для меня – всего лишь случайность: мне неведомы ее обычаи, да я их и знать не желаю. К тому же я имею честь быть Береговым братом. Так что есть ли краше платье, чтоб явиться к испанцу, чем наряд буканьера! Чтоб заставить этого надменного кастильца, этого перуанского вице-королька, этого почти что всесильного владыку, повелевающего судьбами миллионов, с почтением преклониться перед одним из членов нашего могущественного союза, одно лишь название которого леденит кровь его соплеменникам и лишает сна и покоя его повелителя, короля Испании и Вест-Индии! Благодарю тебя, брат, за подарок, который ты мне сделал, но принять его не могу. Вот единственное подходящее для меня платье, – прибавил он, разворачивая свои обновки, – и я буду носить его и нынче вечером, и всегда впредь.