День всех пропавших - Дот Хатчисон

– Ты что, шутишь, черт возьми?

И действительно, когда я подхожу к двери, там, прислонившись к стене, стоит мрачный Вик. Он смотрит на меня и поднимает брови.

– Ты злишься на него или на меня?

– Прямо сейчас – на всех, – огрызаюсь я, вбивая ключ в замочную скважину с такой силой, что тот издает тревожный скрежет. Черт побери, Элиза, успокойся. Меньше всего тебе сейчас нужно вызывать слесаря. – Кто из них звонил тебе?

– Касс. Затем Эддисон. Затем Мерседес. И снова Эддисон.

Впиваюсь в Вика взглядом, однако он осмеливается хихикнуть.

– Элиза, мы проведываем друг друга. Что в этом плохого?

– Я сейчас не на работе.

– Это не ответ. Вызвать «Скорую»?

– Нет.

– Как думаешь, остальные согласились бы, что нужно вызвать тебе «Скорую»?

– Нет.

– Отгрызешь мне голову, если продолжу давить?

– Да!

– Ладно. – Вик отталкивается от стены и целует меня в щеку. – Если ночью что-то произойдет и понадобится наша помощь, сообщи – подвезем.

Он сует руки в карманы куртки и идет по коридору к лестнице.

К тому времени, когда я попадаю домой и выпутываюсь из куртки и сумки, моя еда совершенно остыла. К черту – я голодна.

Очень хочется покурить, однако у нас с Широй есть общие правила, в том числе курить не чаще чем раз в две недели, что бы ни случилось. В квартире все аккуратно, грязной одежды слишком мало, чтобы требовалась стирка, и даже кафель в ванной чист благодаря приступу бессонницы на прошлой неделе. Как только я запираю пистолет в сейф, заняться буквально нечем.

Ничего не мешает вспомнить странный, бегающий взгляд, которым наградил меня Брэн после того, как я сказала…

О, точно.

Во второй раз никому не позволю плохо со мной обращаться.

Во второй раз.

Почему я это произнесла?

Снимаю лифчик, меняю брюки на удобные легинсы и устраиваюсь на кровати с мобильником. Сегодня понедельник, так что с пятидесятипроцентной вероятностью моя мать в книжном клубе. Прижимаю пульсирующую болью руку к животу, слушая гудки.

Потом раздается теплый, глубокий отцовский голос.

– Элиза моя, – приветствует он. На заднем плане слышится «хмф!» и хлопанье дверью, а также тихое бормотание записанных голосов из подкаста.

– Твоя мать только что упорхнула. «Упорхнула» – подходящее слово?

– Для Ima? Пожалуй, да.

– Обычно ты не звонишь, если есть шанс, что мать дома.

– Я не помню, есть ли сегодня в книжном клубе понедельник.

– Элиза…

– Ты когда-нибудь волновался, не обращается ли Клифф со мной плохо?

Съеживаюсь и закусываю губу. Стоило сформулировать получше.

Наступает долгая пауза. В конце концов отец останавливает проигрывающийся на заднем плане подкаст.

– Нет, – наконец произносит он. – Я знал, что он плохо с тобой обращается. Меня беспокоило, носит ли это физический характер.

– Aba…

– Элиза, ты не видела, сколькими способами Клифф причинял тебе боль. – Отец вздыхает. – Мы с Широй были вне себя, но ты не замечала. Он изолировал тебя от людей, решал, кто может тебя окружать. И постоянно отпускал мелкие замечания насчет твоей работы, которые должны были сойти за шутки, но воспринимались иначе. Таким же образом он делал замечания каждый раз во время еды, и в результате ты так похудела… И вся эта суматоха насчет свадьбы… ты выглядела очень несчастной, ahuva[66], однако он так искажал твое восприятие всего, что ты понятия не имела, что правильно, а что нет…

– Мне следовало понять истинное положение дел… – шепчу я.

– Как? Неважно, научилась ли ты различать это в других, – когда речь о тебе самой, все совсем иначе. Клифф действовал очень грамотно, не вываливал все разом. Добивался своего постепенно – так, что ты не замечала. И никогда бы не заметила, Элиза. Потому что не только он обрабатывал тебя.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоя мать занималась этим всю твою жизнь.

– …Aba?

– Элиза Адия Стерлинг, я горжусь, что знаю такую женщину, как ты. Горжусь называть тебя своей дочерью. Ты не заслуживала такого отношения со стороны матери. Я должен был тщательнее тебя оберегать.

Он издает порывистый вздох и продолжает голосом, полным боли и вины:

– Я думал, она перестанет, когда ты вырастешь. Она же не могла не видеть, какой ты замечательный человек. Такой умный, добрый, готовый помочь другим… Такой жизнерадостный и веселый, словно смех во плоти… Чудо, радость для окружающих. Она должна была увидеть. Я не мог понять, почему она не замечает. Когда ты поступила в среднюю школу, я начал всерьез рассматривать перспективу развода. Я любил ее, однако она так унижала тебя…

– Но потом отец Ширы…

– Да, именно. Ты проводила время с Широй и Сойерами-Леви, помогала им. Хорошо, что ты этим занималась, однако я не мог взвалить на тебя дополнительный груз. Не мог вызвать в тебе страх, что тебя отнимут. К тому же знаешь – ситуация в судах меняется к лучшему, но очень многие по-прежнему считают, что ребенок должен оставаться с матерью. Если б я развелся, а она получила опеку над тобой, все стало бы только хуже. И, как я думал, через несколько лет ты уедешь в колледж, а потом…

Отец вздыхает.

– Мне следовало тщательнее оберегать тебя. Ты так привыкла к подобному отношению со стороны матери, что, естественно, не распознала, когда появился парень и под обаятельной маской занялся тем же самым. Ты была очень уязвима именно к подобным мужчинам, потому что провела всю жизнь в попытке понять, почему мать, по-видимому, не любила тебя.

– Это так? – всхлипываю я, вытирая лицо; на пальцах остаются мокрые следы. И когда это я начала плакать? – Aba, она любит меня?

– Она отчаянно любила идею наличия дочери, но никогда не знала тебя, Элиза. Не знала, какая ты потрясающая дочь.

Если отбросить завесу слов, которую сплел мой мягкосердечный отец, это означает «нет». Не успеваю прикрыть рот ладонью, как из него вырывается всхлип. Отец слышит. Ну разумеется.

– Ahuva, мне очень жаль. Но не забывай: тебя очень любят. Любим я, Шира, все Сойеры-Леви. Илла никогда не переставала называть тебя дочерью – блондинистой близняшкой Ширы. Тебя любят больше, чем когда-либо любили твою мать, потому что ты любишь нас в ответ. Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется. Знаешь, как я гордился, когда ты бросила Клиффа? Гордился, что противостояла и ему, и матери? Знаешь, как я горжусь сейчас, что ты набралась смелости снова полюбить, причем такого хорошего человека?