Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова - Андрей Добров

— Зачем он вам был нужен? — спросил я.

— Сначала выбил бы из него признание, что нападение оплатил Ренард, а потом сдал бы его полиции — пусть они им занимаются. Тогда бы над Ренардом нависла угроза полицейского расследования, и мы могли бы диктовать ему свои условия. Откажется от своих претензий к Надежде Петровне — не станем писать на него заявления, разойдемся мирно, — пояснил Арцаков. — А не откажется — пойдет под суд как организатор налета на ателье. Ламанова с уважением посмотрела на Арцакова.

— Хороший план, — одобрила она. — Очень мужской.

Но, как всегда, события приняли совершенно неожиданный оборот, который поломал все планы Петра Петровича.

— Подошел я к Валерке — тому парню, который следит за задним двором. Спрашиваю — как? Он говорит — мол, работницы уходят. Вон, говорит, уже, кажись, последняя пошла. Вдруг выскакивают двое мужиков, хватают девчонку под руки и быстро так несут ее к арке. Мы за ними… Там стоял крытый экипаж — точно Ренардов. Они девку внутрь, сами тоже и уехали.

Ламанова вскрикнула и прижала руку ко рту.

— Аня Фигуркина!

— Да, — озабоченно сказал я, — она выходила последней. Вот ведь судьба — сначала брат, теперь она.

— Зачем они это сделали? — спросила Ламанова. — Похитили, чтобы давить на вас, — сказал я. — Точно! Что же ты, Петр Петрович, не догнал их? Как так?

— А не особо и старался, — вдруг неожиданно весело ухмыльнулся Арцаков. — Почему? — изумилась Ламанова.

— Вот! — Петр Петрович поднял палец. — Все потому, что вы в нашем деле ничего не понимаете. У меня чуть дальше свой человек сидел, извозчика держал — на всякий случай. Вдруг пришлось бы срочно уходить, отрываться или догонять кого. Я ему свистнул и указал на ренардовский рыдван. Сейчас Степаныч доведет его до места, потом проследит, куда бандиты девочку поведут. И пока они будут писать вам письмо со своими условиями, мы уже сами туда заявимся в гости.

— Отлично! — воскликнула Ламанова. — Все таки вы молодец, Петр Петрович! Арцаков расплылся в улыбке.

— Главное, — добавила Ламанова, — чтобы они ничего плохого не сделали девочке. Лицо Арцакова помрачнело.

— Вот тут, к сожалению, ничего утверждать не могу, — сказал он. — Такая подлая публика…

— Не может быть! — прошептала Надежда Петровна.

— Главное, что жива останется, — сказал мягко Арцаков. — Если, конечно, мы грамотно их возьмем за вымя. Чтобы пикнуть не успели.

— Когда же вернется твой человек? — спросил я Арцакова.

— Час, полтора — не больше, — ответил тот. — Если ее не повезут куда-нибудь за город.

— А Ренард? — спросил я. — К нему не повезут?

— Это вряд ли, — отозвался Петр Петрович. — Ренард твой, небось, сейчас сидит дома, портер попивает со своим Змеюкой. Ждет, когда ему это самое ателье принесут на блюдечке с золотой каемочкой. Он как бы в стороне.

— Ясно.

Мы ждали почти два часа. Надежда Петровна, не находя себе места, ходила по гостиной, не соглашаясь даже присесть на минуту. Наконец с улицы свистнули. Арцаков встал и вышел. Вернулся он скоро с одним из своих «ангелов» — человеком лет сорока с неприметной внешностью филера. Вполне возможно, что до «ангелов» он именно в полиции и служил, а потом был выгнан за какое-то прегрешение и подался на вольные хлеба.

— Говори, Степаныч, — приказал Арцаков. — Куда поехали?

— В Марьину Рощу, Петр Петрович, в восьмой проезд. Я укажу. Пролетка ждет. Мы еще сейчас вторую подгоним, чтобы все уместились.

— Давай, — кивнул Арцаков. — И вот что еще, скажи Петьке, чтобы собрал наших — еще человек пять. И тоже, туда. Револьверы брать? — спросил деловито Степаныч.

— А ты как думал? — удивился Арцаков и повернулся ко мне. — Гиляй, ты с нами?

— Конечно!

— Ладно, смотри…

— И я! — вдруг подала голос Надежда Петровна.

Арцаков аж дернулся.

— Нет уж, это вы оставьте. Там будет опасно.

— Но как же Аня? — жалобно спросила Ламанова.

— Надежда Петровна, — мягко сказал я, — об Ане мы позаботимся. Но вот вам с нами ехать совершенно нельзя. Стрелять вы не умеете. Подкрадываться — тоже. Оставьте это нам.

Ламанова, как мне показалось, с облегчением согласилась.

— Да, вот еще, — сказал я ей. — Если вдруг приедет Маша, моя супруга, скажите — уехал по делу, скоро вернется. Пусть ждет меня дома и ни о чем не беспокоится.

— Хорошо, — кивнула Ламанова. — Не хотела бы я быть вашей женой, Владимир Алексеевич!

Двумя пролетками мы пронеслись по Камер-Коллежскому валу и свернули на Шереметьевскую, чтобы по ней въехать в Марьину Рощу. В первой сидели мы с Арцаковым и Степанычем. Во второй ехали еще два «ангела».

Марьина Роща давно уже была вырублена под строительство. Деревня Марьино теперь стала частью Москвы, но частью, обособленной с двух сторон железными дорогами, а с третьей — валом. Эта ее обособленность сыграла плохую шутку. Раньше здесь было одно из любимых мест для праздничных гуляний москвичей. Теперь же, застроенная двухэтажными бараками, она превратилась в один из беднейших районов города. А бедность — сестра преступления. Днем Марьина Роща была вполне обычным местом — зажиточные дома стояли вдоль Шереметьевской, и за ними не было видно убогих грязных дворов, в которых жили люди бедные. И в которых, конечно, устраивали свои логова лихие люди, выброшенные обществом или судьбой из цивилизованных районов московского центра. Хотя и в центре Москвы хватало таких мест, где скрывались от полиции люди вроде Болдохи — беглые каторжники, воры, сутенеры и прочие «подонки».

Впрочем, обитатели зажиточных домов вдоль Шереметьевской нисколько не страдали от соседства с бандитами. В то время еще действовало старое правило — не воруй там, где живешь. Точно так же действовало оно на Хитровке, Сухаревке, Грачевке и прочих злачных местах Первопрестольной, отчего и можно было встретить по соседству с трущобами респектабельные дома, в которых обитали известные купцы, профессора и врачи.

Марьину Рощу я забредал в своих прогулках по Москве редко, а потому знал ее поверхностно. Прибавьте к этому ночную темноту и отсутствие фонарей — только на Шереметьевской они освещали дорогу. А в проездах полная тьма освещалась только тусклым светом, пробивавшимся изза задернутых занавесок.

Извозчики доставили нас к самому началу 8-го проезда, но дальше ехать не соглашались ни за двойную, ни за тройную плату — себе дороже. Если и не убьют, то лошадь уведут точно. Правило «не воруй, где живешь» касалось только местных обитателей. Любой посторонний был вполне законной добычей. Так что пришлось нам вылезать из пролеток. Тут-то я и пожалел, что отпустил моего Водовоза — уж он бы не побоялся везти хоть к черту на рога.