Его и ее - Элис Фини

— Хочешь? — спрашивает Джек, предлагая мне сигарету.

Мои воспоминания о том дне, когда Хелен Вэнг обвела вокруг пальца Рейчел Хопкинс, а потом всю жизнь сожалела об этом, грубо прервали. Вспоминая о том, что мы вытворяли в те дни, я краснею.

— Спасибо, воздержусь. Как ты знаешь, курением я не злоупотребляю.

Мы никогда не говорили о моем пьянстве. Джек понял, почему я начала и почему не могу бросить — подпорки бывают всех форм и размеров. Новое выражение на его лице сильно напоминает жалость. Мне этого не надо, и я отвечаю тем же.

— Мне жаль, что весь этот ужас происходит на твоих глазах. Уверена, что ты ждал не этого, когда сбежал за город.

— Я не сбежал, меня вынудили.

Никто из нас не хочет снова идти этим путем, и я выбираю альтернативный маршрут.

— Догадываюсь, что не скоро смогу ездить на своей машине? — спрашиваю я.

— Боюсь, что нет. Тебя куда-нибудь подвезти?

— Нет, не надо, я уже послала Ричарду эсэмэс.

Он качает головой.

— После всего того, что я рассказал о нем?

— Что бы он ни сделал в прошлом, не сомневаюсь, на то были свои причины.

— Называй меня старомодным, но я считаю обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений поводом для беспокойства. Разве он не останавливался в «Белом олене», как и ты?

— Ты же знаешь, что останавливался. Ведь в округе только одна гостиница. Но это был не он.

— А почему ты думаешь, что в твоем номере вообще кто-то был?

Я колеблюсь, поскольку все еще не решила, сколько мне стоит ему рассказать.

— Ты подумаешь, что я свихнулась, если скажу тебе…

— Я и так знаю, что ты свихнулась. Мы были женаты десять лет, помнишь?

Мы оба смеемся, и я решаю попытаться довериться ему, как делала всегда.

— У меня была старая фотография, где я заснята с несколькими девочками из школы. Я нашла фото у мамы и рассматривала его в моем номере прошлым вечером в связи с тем, что случилось с Рейчел.

Он долго смотрит на меня, словно ждет, что я продолжу.

— И?

Я качаю головой, все еще немного беспокоясь о том, какое это произведет действие.

— Это был наш групповой снимок.

— Хорошо…

— Я пошла в ванную, всего лишь на несколько минут, а когда вернулась, лицо Рейчел было перечеркнуто черным.

Он хмурится и не сразу спрашивает.

— Можно мне взглянуть?

— Нет. Фото лежало в моей сумке, которую украли из машины.

— А кто еще был на фото?

Я по-прежнему сомневаюсь, говорить ли ему об этом. Может быть, он подумает, что я напилась, сделала это сама, а потом потеряла снимок. Это объяснение, конечно, приходило в голову и мне. Он подходит ко мне ближе. Слишком близко.

— Анна, если другие женщины могут быть в опасности, я должен об этом знать.

— Снимок сделан двадцать лет назад. Это может ничего не значить. Но на нем я, Рейчел Хопкинс, Хелен Вэнг, девочка, которую ты не вспомнишь, и…

— Кто?

— Твоя сестра.

Среда 09.30

Звоню Зои, как только Анна уходит.

Я наблюдал за тем, как оператор увозит мою бывшую жену, с нехорошим чувством, которое не могу объяснить. Она давно не выглядела такой уязвимой, как сейчас. Иногда я забываю, кто она на самом деле и что скрывается под маской сильной женщины. Тот вариант себя, который она являет миру, — не та женщина, которая некогда была моей женой.

Зои, похоже, изумлена внезапной заботой старшего брата о ее безопасности и благополучии. Я не объясняю, почему беспокоюсь, и не упоминаю фото. Просто слушаю знакомый звук ее голоса, когда она в третий раз заверяет меня, что она в порядке, а дом в полной безопасности. Прошу ее включить старую охранную сигнализацию наших родителей — я точно знаю, что код известен только нам двоим, — а затем изо всех стараюсь опять заняться работой. Я всегда немного беспокоился, что настанет день, и Зои догонит ее прошлое. Моя сестра в пору нашей молодости одно время была связана с плохой компанией. Знаю это, поскольку и сам там был.

Это утро тянется так же долго и нудно, как и все остальные — я во второй раз еду к патологоанатому, пишу новые отчеты, провожу затянутые брифинги с неопытной группой, накапливаю вопросы без ответов и вопросы для ответов. Наряду с самой худшей частью моей работы — извещением родителей о смерти их ребенка. Возраст никогда не смягчит боль, которую причиняет данная новость. Все мы чьи-то дети, независимо от возраста.

— Кто это сделал? — спросила престарелая мать Хелен Вэнг, словно думала, что у меня есть ответ.

Я сидел в ее гостиной, не притронувшись ни к чаю эрл грей, который она заварила по собственному настоянию, ни к банке с песочным печеньем, стоявшей на столе. Ее седые волосы были подстрижены а-ля Клеопатра, как и у дочери, а безупречно чистая одежда скорее подошла бы гораздо более молодой женщине. Мистера Вэнга уже не было в живых, и она жила одна в старом, ничем не примечательном доме. Она заплакала, как только мы появились, и мне показалось, она уже знала: что-то не так.

Я утаил от нее большую часть подробностей о том, как Хелен нашли в школе, но я не смогу не дать ей прочесть о них в прессе. Вскоре она узнает и о наркотиках, которые мы обнаружили в доме ее дочери. Я уже могу представить себе заголовки: Директриса с дурной привычкой.

Обычно я отправляю младших сыщиков известить ближайших родственников, как посылали меня в начале моей карьеры. Но я промахнулся — не знал о муже Рейчел и ее мобильном телефоне, когда последний раз попросил об этом Прийю. Не собираюсь во второй раз совершать ту же ошибку.

По указанию людей с большей, чем у меня, зарплатой, по заданному сценарию делаю еще одно заявление для прессы. Подготовка к выступлению занимает вторую половину дня. На этот раз я решаю сделать это у штаб-квартиры полиции Суррея, чтобы попытаться отвлечь журналистов от школы, и хотя замечаю Анну среди других репортеров, она не задает ни одного вопроса. Потом вхожу обратно в помещение, где кто-то уже включил телевизор — по-видимому, чтобы посмотреть пресс-конференцию в Новостях на «Би-би-си», — и вижу на экране бывшую жену. Она словно смотрит прямо на меня.

Когда Прийя приглашает меня выпить стаканчик-другой после работы, сначала не знаю, что сказать.

— Спасибо, но куда бы мы ни пошли в Блэкдауне, везде местные жители или СМИ будут пытаться подслушать каждое наше слово.

— Я думала об этом, сэр. Может быть, у меня дома, чтобы не было посторонних?

Не знаю, что выразило мое лицо, но по ее реакции понимаю — ничего хорошего. Она снова начинает говорить, не дав мне сформулировать ответ, и я боюсь подумать, что она может еще сказать.