Роковой секрет - Мэри Ройс

— Что ты хочешь взамен?

— Ничего кроме послушания. У меня нет времени на воспитательные работы. Взамен на повиновение я обещаю, что через пару месяцев ты будешь дома и в безопасности.

Сола скептически сужает глаза и насмешливо смотрит на меня.

— Рафаэль Росси дает обещание какой-то девчонке? Ты способен на благородные жесты?

Я шумно вбираю воздух и, на пару секунд задержав его, медленно выдыхаю.

— Единственное место, куда тебе нельзя ходить в моем доме — восточное крыло.

— А что там? — интересуется она, и я понимаю, что запрет только подвигнет стервочку нарушить его.

— Ты очень любопытная девочка, Сола, но не стоит злоупотреблять моим расположением. Я и так веду себя достаточно сдержанно.

— Ясно. Что-то еще, синьор Росси? Или я могу идти?

— Не питай романтических иллюзий относительно меня, тебя ждет сплошное разочарование. В таких, как я, не влюбляются, это опасно для здоровья.

— Шутишь? — иронично выдает зеленоглазая. — Ты мне в отцы годишься.

Вот лживая мерзавка! Одним-единственным предложением провоцирует меня до такой степени, что зубы сводит от желания овладеть ей прямо сейчас.

— Иди к себе, Сола. И поскорее.

Она собирается что-то сказать, но все же решив прикусить язычок, направляется к выходу из гостиной. Открыв дверь, останавливается и поворачивается ко мне.

— Можно еще один вопрос? — Жестом разрешаю продолжить. — Ты получал удовольствие от того, что подсматривал, как твой сын занимается сексом?

— Нет. Я получал удовольствие, наблюдая, как это делаешь ты. — Ее щеки в мгновение вспыхивают пятнами, а я не могу отвести глаз от нежного горла, когда Сола тяжело сглатывает от волнения. — А ты получила от этого удовольствие? — Задумчиво сминаю рукой подбородок, глядя на ее сжатые в тонкую линию губы.

— Да.

Ну что за стерва! Закусываю щеку изнутри и склоняю голову набок. Одно мгновение, и я коснусь ее, испытав самый чистый кайф, от которого сводит все внутри. Пульс долбит по венам, распаляя желание вкусить запретный плод, стереть установленные грани. Сумасшедшая девчонка, и я рядом с ней становлюсь таким же. Она права, я сдохну от спермотоксикоза. Меня уже разрывает неистребимая жажда, и утолить ее могут только эти мягкие губы со вкусом дикой свежести и бархатная кожа с ароматом нежного персика. Рот наполняется слюной, и мне приходится проглотить ее, прежде чем выдавить из себя хоть что-то.

— Подойди сюда, — хриплю, раздирая горло.

— Не питайте романтических иллюзий насчет меня, синьор Росси. В таких, как я, не влюбляются, в вашем возрасте это опасно для здоровья.

Сола выходит, и я чувствую, как мои губы растягиваются в обреченной улыбке, но сдерживаю порыв догнать и отыметь девчонку. Голодовка явно пойдет на пользу нам обоим. Мне нужно научиться контролировать себя рядом с ней, а ей — в целях воспитания.

***

Не знаю, сколько я сижу на краю кровати, внимательно наблюдая за спящей бунтаркой, но занимающийся рассвет говорит, что достаточно.

Первые лучи солнца скользят по расслабленному лицу, заставляя Солу поморщиться. Тихое сопение нарушает шумный вздох. Я буквально впитываю ее пробуждение — оно как раскрывающийся бутон розы — и невольно кусаю губы, фантазируя, что бы с ней сделал. Язык сводит от желания узнать, какая она на вкус, когда спит. Поерзав от уже заметного возбуждения, я задеваю шелковое одеяло, и оно спускается немного ниже, открывая вид на спокойно вздымающуюся грудь. Рука сама тянется к упругим вершинкам, дерзко торчащим сквозь тонкую ткань майки. Прикрыв веки, подушечкой пальца невесомо обвожу острый сосок. Твою мать! Как же я хочу сейчас оказаться внутри этой девочки.

— Что ты делаешь? — останавливает мое исследование осипший со сна голос. Рваное дыхание девчонки напоминает поломанный насос и, собрав волю в кулак, я неохотно убираю руку от ее груди. В паху болезненно пульсирует от возбуждения.

— Пришел сказать, что на пару недель уезжаю.

— Думаешь, плакать буду? — вновь показывая острые зубки, Сола приподнимается на локтях, склоняет голову набок и вглядывается в меня сонными глазами.

— Думаю, ты должна быть хорошей девочкой. — Убираю с ее лица небрежно спадающий локон, и меня словно пробивает разрядом мгновенно пробежавшего между нами тока.

— Не надо, — шепчут пухлые губы, и я дольше положенного задерживаю на них взгляд.

Но когда в попытке убрать ее, Сола касается моей руки, спокойно отстраняюсь. Сейчас мне нельзя отвлекаться. Девчонки и без того слишком много в моих мыслях. Она не дает сосредоточиться на проблемах, которые я должен решить в ближайшие дни.

— Если тебе что-нибудь потребуется, можешь связаться со мной по этому телефону.

Сола хмурит брови и медленно присаживается, скрещивая по-турецки ноги. Заправив вьющиеся пряди за уши, берет из моих рук мобильный, скептически рассматривая список контактов.

— Кто такой Халед Ибрагимович? — недоуменно спрашивает, заглядывая мне в глаза и нервно оттягивая пальцами нижнюю губу.

— Это врач. Если захочешь узнать о самочувствии бабушки, звони ему. — Ее лицо моментально становится серьезным, а глаза начинают подозрительно блестеть. — Не переживай, это лучший кардиолог в Москве, она в надежных руках.

— Спасибо… — шепчет дрожащим голосом.

Я поднимаюсь с кровати и направляюсь в сторону двери, но, взявшись за ручку, все же оборачиваюсь и вглядываюсь в вечную зелень ее глаз. Сейчас в них нет былой ненависти, наоборот, она смотрит на меня с непривычной нежностью. Сола не знает, как реагировать на мою доброту. Да я и сам не пойму, как без привычных перепалок вести себя с ней. Усилием воли подавляю чувства к этой девчонке и разворачиваюсь к выходу. И уже на пороге комнаты у меня вырывается то, что крутилось на языке с самого начала:

— Я попрошу тебя только об одном: не наделай в мое отсутствие глупостей, Сола.

Больше не оглядываясь, захлопываю дверь и буквально заставляю себя шагать прочь. Просто до безумия хочется вернуться обратно. Только вот сейчас нужно решать другие проблемы. Поездка вернет мне контроль над ситуацией, по крайней мере, очень на это надеюсь. С этими мыслями я сажусь в машину.

— В аэропорт, Балдо.

РОКСОЛАНА

Даже контрастный душ не успокоил звенящую дрожь внизу живота, которую вызвали чувственные прикосновения Рафаэля. Соски до сих пор ощущают жар наглых рук, и я невольно тянусь к груди, прикрывая веки. Но, задев пирсинг, тут же напрягаюсь. Уже не от возбуждения, а от того, что невольно вспоминаю Матвея. Это ведь ему я проспорила желание. Пирсинг на моем теле был его навязчивой идеей. А я больше не хочу носить то, что будет напоминать мне о нем.