Король лжи - Джон Харт

Тогда было пятнадцать миллионов. Никто не предполагал, что я решительно ничего не мог с ними сделать. Это казалось очевидной ложью. Ради корысти. И полицейские знали, что я не был дома с Барбарой. Откуда поступает информация? Внезапно я подумал о Джин, о том, как двигался ее влажный рот… «Что сделано, то сделано…»

Но я не мог избавиться от мысли о Таре. Почему она помогала мне? Что это она такое сказала? Что я походил на «маленького мальчика, играющего в переодевание». Она видела меня маленьким мальчиком в костюме отца. Тара была права, я понял, но совершенно по другой причине. Это напоминало переодевание, потому что костюм моего отца никогда не подойдет мне. Впрочем, проблема заключалась не в комплекции человека, а в выборе костюма, и я постепенно стал приходить к этой истине. Стервятники кружились, ища каркас, тело, чтобы накормить лязгающую машину, которая звалась правосудием. И мне известно было, что отец никогда не стал бы его жертвой Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил сделать то, что я должен сделать. Но паника не уходила, ожидая, и я стал выталкивать мысли, выбивая их чем-то вроде ненависти Джин была права. Старик мертв, и что сделано, то сделано. Только одна вещь сейчас имела значение.

Я откинулся назад в том самом кресле, которым пользовался на протяжении многих лет, и начал изучать стены, где висели дипломы и моя юридическая лицензия; я смотрел на офис, как будто видел его впервые. Здесь не было никаких личных предметов, никаких картин или фотографий, даже фото моей жены. Было так, как будто некая часть меня никогда не жила моей жизнью, и я воспринимал все это как нечто временное. До того момента, пока все шло нормально. Я знал, что мог выехать из этого офиса за пять минут и будет так, словно прошлых десяти лет никогда не было. Комната мало изменилась. Как тюремная камера, решил я. Одна камера была почти такой же, как другая.

На стенах должны висеть картины, подумал я, потом позвонил на ферму Столен. Сказал сам себе, что звоню, дабы принести извинения и попробовать еще раз вернуть прошлое, но это была не вся правда. Мне необходимо было услышать ее голос. Я хотел услышать от нее, что она меня любит, – хотя бы еще один раз.

Никто не ответил.

Вскоре я поехал в суд, день закончился сам по себе; небо было затянуто тяжелыми облаками, которые грозили разразиться дождем. Казалось, я клонился под тяжестью этого неба и к тому времени, когда вошел в здание суда, почти совсем согнулся. Я ожидал другого обращения, представил себе худшее – избегающую меня публику, но это был просто еще один день в суде. Я сидел молча, подчиняясь порядку и обращаясь к суду, когда мои дела вызывали к слушанию: одно для апелляции, одно для судебного разбирательства. Затем я пошел встречать своих клиентов в битком набитом людьми коридоре.

Это были мелкие дела – достаточно было беглого взгляда на документы, чтобы вспомнить, в чем обвинялись мои клиенты. Типичные дела, кроме дела одного парня, который, как я думал, мог быть невиновен. Я взял его дело для судебного разбирательства.

Мы стояли возле пропахшей табаком мусорной корзины у моего стола. Сначала я занимался делом об апелляции. Клиенту было сорок три года, он был разведен. Пока я говорил, он беспрерывно кивал, его нижняя губа свисала, открывая коричневые от табака зубы, его рубашка уже пропиталась болезненно сладким запахом пота.

«Страх потеет» – так мы это называли. Я наблюдал это явление все время. Для большинства людей уголовный суд был незнакомым местом, чем-то таким, где они никогда не оказались бы в действительности. Потом внезапно он стал реальностью, и вы слышали свое имя, произносимое там, где полно преступников, вооруженных помощников шерифа и где восседает судья с жестоким лицом. К полудню атмосфера накалялась. В тот день было принято к слушанию пятьсот сорок дел – микромир жадности, гнева, ревности и похоти. И весь этот мир перемещался вокруг вас, бесконечное море людей, каждый в поисках своего адвоката или свидетеля. Кто-то слонялся, выискивая место, где можно покурить и убить время, пока будет объявлено их дело. Многие проходили через эту систему так часто, что это напоминало им старую шляпу. Другие, подобно моему парню, потели от страха.

Мой клиент был обвинен в нападении на женщину – проступок класса A1, попытка совершить преступление. Он жил через дорогу от очень привлекательной молодой женщины, у которой были супружеские проблемы с ее мужем пастором. Как мой клиент узнал об этом? В течение нескольких месяцев он с помощью сканера прослушивал их разговоры по переносному телефону. За это время парень решил, что причина супружеских проблем соседей крылась в безумном увлечении женщины им – мысль была абсурдной, что мог сказать любой нормальный человек. И все же он верил в это. Он верил и теперь, как шесть недель назад, когда принудил ее пойти в трейлер, прижал к барной стойке и терся об нее. Не было никакого насилия, никакого проникновения; одежда осталась цела. Мой клиент был сдержанным, вот почему он в конце концов уехал. Я подозревал преждевременную эякуляцию. При нашей первой встрече он собирался идти в суд. Почему? Потому что считал: женщина сама хотела, чтобы он это сделал. Его нельзя наказывать за это. Не так ли?

– Это неправильно, говорю вам. Она любит меня. Она сама хотела этого, – настаивал он.

Я ненавидел потеющих. Они слушали вас, но всегда хотели подойти так близко, как будто вы могли действительно их спасти. Тремя неделями раньше мы встретились в моем офисе, и он рассказал мне свое видение этой истории. Со стороны жертвы история выглядела иначе, что не удивило меня. Женщина только знала его имя, находя его физически отталкивающим, и не спала ни одной ночи с того дня, когда это случилось. Я нашел ее полностью вменяемой. Один взгляд на нее, и судья опустит молоток на голову моего парня. Никакого сомнения.

В конечном счете я убедил клиента, что апеллирование к простому нападению будет в его интересах. Это менее тяжкое обвинение, и я вел уже разговор с окружным прокурором. Он оказал бы услугу адвокатскому сообществу. Очень быстро.

Стоя в коридоре, мужчина облизывал губы, и в углах его рта была видна засохшая слюна. Я хотел объяснить ему, как надо обращаться к суду. Однако он желал говорить только о ней. Что она рассказывала о нем? Как смотрела? Во что была одета?

Я предупредил его: судья прикажет, чтобы он держался подальше от жертвы, приближение к ней будет нарушением порядка. Он не понимал этого или делал вид, что не понимал, но я выполнил свою работу, каким бы отвратительным это ни было, и он мог возвращаться в свою дыру и к своим темным фантазиям относительно жены проповедника.

Второй клиент был молодой чернокожий мужчина, обвиняемый в сопротивлении властям. Полицейский утверждал, что он препятствовал аресту, подстрекал наблюдавших зевак, выкрикивая в сторону полицейских оскорбления. Мой клиент изложил другую историю: четверо белых полицейских поймали одного чернокожего, чтобы арестовать. Дежурный офицер проходил мимо и курил при этом сигарету, в связи с чем мой клиент заметил:

– Вот почему вы не можете никого поймать – потому что курите.

Полицейский остановился и спросил: