Уважаемые отдыхающие! - Маша Трауб

– Тетя Рита! – подскочила Светка.

– Светка! – кинулась к ней Марго. – Какая ж ты взрослая! А ноги! Ноги!

– Дать Алисе банан?

– Дай, только она уже не видит, что жрет. Светка, ты такая красотка стала! Ладно, я пошла. Мне еще назад пилить. Пойду. После представления увидимся. Приду. Ждите! Светка, что ты здесь делаешь с такими ногами? Ну зачем ты меня опять расстроила? Если бы у Алисы были такие ноги, как у тебя, мы бы с ней залы собирали…

– Тетя Галя, мы пойдем в цирк? – кричал Славик.

– Пойдем, обязательно пойдем, – пообещала Галя.

Вечером Галя пошла на представление в «Главный». «Главным» назывался пансионат, где они раньше работали – и она, и Ильич, и Инна Львовна. «Главный» находился под носом – три минуты неспешной ходьбы по набережной, но Галя в нем бывала раз в год, когда приезжала цирковая труппа Ритки. Да и то – ради Славика. А так… Галя вообще забыла, когда последний раз по набережной ходила. Их Дом творчества стоит выше, все магазины, больница, парикмахерская, детская площадка – тоже выше. Получается, что вниз спускаться и незачем. Набережная была для отдыхающих. Местные появлялись только в том случае, если там работали. После того как в «Главном» сделали ремонт и усилили охрану на входе, даже Светка перестала бегать туда на дискотеки. Раньше местные проходили через дальний КПП или через забор шастали. Сейчас пансионат сменил профиль – сюда ездили пожилые люди, привыкшие к советскому распорядку дня, пугавшиеся заграницы. У пансионата не было своего сайта, номер нельзя было забронировать через Интернет. Пансионат жил прошлым, пусть и по новым ценам. С каждым минувшим сезоном он становился культурной ценностью, достопримечательностью, чем и жил. А наживался на пенсионерах, которым повезло – их дети готовы были оплатить путевку по заоблачной цене. Пансионат привлекал и нынешних пятидесятилетних, которые страдали ностальгией – в этот пансионат они ездили с давно покойными родителями и бегали по этой самой гальке. Вместо былых модных дискотек пансионат проводил вечера – поэтические, юмористические, встречи со звездами позапрошлых лет. Роскошный концертный зал, пусть и обтрепавшийся, пусть и со старыми креслами, строился как положено. И его акустике мог позавидовать любой столичный театр. Пансионат совмещал духовную пищу с материальной – отдавал зал бездарным поэтам, непризнанным гениям и сдавал в аренду передвижным циркам шапито, шоу ростовых кукол и прочей гастрольной дребедени. Хотя на «дребедень» Рита бы обиделась, если бы услышала. Если бы ее Алису кто-то посмел сравнить с пьяной Черепашкой-Ниндзя, Рита бы всех собак на того спустила в прямом смысле слова – собаки в их цирке имелись.

Билеты не казались дорогими, дети требовали зрелищ, и народу на такие представления набивалось достаточно для того, чтобы окупить аренду зала и оставить себе и зверью на гонорары. Конечно, со столичными цирками шапито было не сравнить, но отчего-то дети визжали от восторга. Столичные цирки предлагали красочную программу, уверенный сценарий, костюмы, блестки, спецэффекты, музыку, картинку три дэ, а детям нравилось смотреть, как Алиса по-стариковски аккуратно и осторожно переходит с жердочки на жердочку. Им нравилось несовершенство, когда что-то идет не так – не зажигается факел, не звучит вовремя музыка, не загорается свет. Или якобы дрессированный минипиг ведет себя как свинья, выбегая из-за кулис в неположенное время. Все видно, даже двойное дно у шапки фокусника. Виден даже его старый жилет с потайными карманами.

Основная и благодарная публика – мамаши с детьми. Иногда попадались и папы, и это считалось счастьем для клоунских реприз. Папы в конкурсах тоже нужны – мячик кидать, чтобы попасть в огромный сачок. Или обруч крутить на ноге, на руке, а потом на попе, причем стоя на стуле и непременно задом к публике – так смешнее. Или изображать принца, которому клоун из воздушного шара то шпагу сделает, то рога, то мужское достоинство. Дети не поймут, мамаши хмыкнут. Так что папа в зале, желательно пьяный, но не сильно, а под пивком – залог успеха. Мамы-то всегда горазды на сцену выскочить, только позови. Для виду покапризничают, поотказываются, а потом не знаешь, как согнать. Они и обручи крутить готовы, хотя уже давно от талии остались одни воспоминания, и пританцовывать под свисток, и с чужим папой-принцем заигрывать. Попадаются, конечно, такие несмеяны в вечерних платьях, которые нос воротят, но их из-за кулис видно. А такие бабцы – огонь-бабы – очень даже ничего. Веселые, заводные. Папы папам, конечно же, рознь. Если трезвый, то лучше не связываться. Будет отбрыкиваться, лицо недовольное состроит. Если сильно пьяный, то тоже лучше не надо – не знаешь, как избавиться. Вот под пивком – самое оно. Но ведь не угадаешь. Хотя у клоунов уже глаз наметан – быстро вычисляют «удобных клиентов». Бабенки тоже разные. Вроде с виду – «зажигалка», а на сцене начинает зажиматься. И всем скучно, неудобно. Но бывает и такое, что сидит себе скромняга, а как на сцену вытащишь, так всех и уделает. Но самое счастье и удача – харизматики. Такие, правда, не каждый вечер случаются, да и не каждый сезон. Их не угадаешь со сцены. Счастливый билет, можно сказать. Такие харизматики выходят на сцену и все – зал угорает, смеется до колик. Им и делать ничего не надо – просто стоять.

Галя сидела на скамейке – они пришли раньше времени. Славик никак не мог усидеть на месте – бегал вокруг фонтана и мешал отдыхающим фотографироваться на фоне статуи.

Галина Васильевна тоже смотрела на фонтан. Она знала тут каждый уголок, закуток и тропинку, но сейчас сидела как… отдыхающая. И даже сфотографировала Славика на телефон. Чтобы быть как все.

Статуй в парке было много, на любой вкус. Бюст Пушкина соседствовал с полноценным Лениным, сидящим на скамейке нога на ногу. А вокруг цветник. Раньше отдыхающие фотографировались на фоне вождя. Стояли прямо, с серьезными лицами. А сейчас сами залезают на гигантскую мраморную лавку, закидывают ногу на ногу, да еще и руку на плечо Ильичу кладут так, панибратски. Раньше за такое неизвестно что сделали бы, а сейчас можно – аттракцион для отдыхающих. Детей и вовсе на колени к «дедушке Ленину» сажают. Дети помладше начинают плакать – им страшно. Дети постарше послушно улыбаются. Никто уже не знает, кто такой Ленин. Даже многие взрослые – молодые родители. Трехметровый дядька – это прикольно. А кто он? Пушкин, наверное. Или Лермонтов. Некоторые подставляют руку – будто Ленин сидит на ладони. Но это не те, кто из отдыхающих, а те, кто на концерты приходит. Они по парку болтаются, фоткаются. Инна Львовна один раз такое увидела и даже не нашлась что написать в доносе – девки бесстыжие садятся и голым бедром светят. Грудью на Ленина ложатся. И все смеются. Разве это смешно? А Пушкина, бюст которого тоже имелся, конечно же, вовсе замучили – и по голове гладят, и прикурить дают, и даже с рюмкой водки его фотографируют.

Пушкину больше всех достается. Ему то шляпу пляжную нацепят, то очки солнечные, то рожки подстроят. Инна Львовна написала гневное письмо в местное Министерство культуры с требованием оградить каждый памятник архитектуры, каждую скульптуру канатом, за который нельзя заходить. Но ответа или каких-то мер так и не последовало. Даже комиссия не приехала для разбирательства. Раньше бы на второй день все забегали, статуи мягкой тряпочкой натирали до блеска, а сейчас пожалуйста – под Лениным кормят кошек. Расплодились местные твари, а отдыхающие и рады. Но Инна Львовна пансионатских кошек не трогала, хотя бы с большим удовольствием всех придушила.