Большая книга ужасов – 91 - Елена Арсеньева

скомандовал:

– Поджигай!

Я схватил громовую стрелку и нож, чиркнул кремнем по лезвию – и тотчас искры упали на фитиль, и огонь пополз по ткани, пропитанной горючей жидкостью.

Я оцепенело смотрел на его нетерпеливое, радостное движение. Сейчас вспыхнет!

– Светя другим, сгораю…

– Миламиламиламила! – раздался радостный крик, и ее лицо мелькнуло передо мной, а черный лоскуток ласково прильнул к моей щеке.

В это мгновение отец подхватил меня и с силой швырнул в трубу, где пытался спрятаться Древолаз.

И тут рвануло! Рвануло так, что я и охнуть не успел, как меня вынесло на вершину Древа зла, в клетку, сплетенную из его злобных ветвей. Я схватил за руку измученную, перепуганную Коринку, но сила взрывной волны, которая поднималась снизу, была такова, что меня вынесло из клетки в высоту. Я чуть не выпустил пальцы Коринки, но все же удержал их. Какие-то мгновения мы стремительно летели вместе, через тьму и свет, через кипение облаков, освещенных то ли солнцем, то ли огнем пожара, а потом ее оторвало от меня, мелькнули ее испуганные глаза, и она вдруг выкрикнула что-то – эти слова донеслись до меня из того далека, куда она улетала.

Потом Коринка исчезла за горизонтом, а меня еще какое-то время крутило, пока сознание совершенно не помутилось.

* * *

– Лесник, ты где таскался?!

Чей-то крик. Чей?

С трудом открыл глаза. Лицо горело.

Кто это смотрит на меня? Почему я на дороге стою?

– Где я? – прохрипел с трудом. – Кто ты?

– Да ладно бредить, – с досадой бросил незнакомец. – Шампанское было безалкогольное! Не с чего отключаться.

– Кто ты? – повторил я.

– Я Потап! – послышался раздраженный крик.

– А я Лили! – раздался плачущий голос. – Ты меня узнаешь? Я видела, что ты отстал от «газели». Я заставила остановить машину, мы тебя ждали! Я знала: ты вернешься! Мне сердце подсказало! Только где ты так обгорел? Пожар тушил? Да мы уже пожарных вызвали! Там одному человеку не справиться.

Одному – не справиться. Но мне помогли…

Физиономия у Лили была такая зареванная, что я с трудом узнал нашу красавицу.

Огляделся.

Вдали-вдали что-то горит. Пожар далекий, но во весь горизонт.

У меня почему-то от зрелища этого огня сердце пропустило один удар, два… С трудом перевел дыхание, спросил:

– Извините, что там пылает?

Мужчина, стоящий у дверцы (это был отец Потапа), пожал мне руку:

– Слава богу, с тобой все в порядке. Надо спасателям сообщить и быстро уезжать. А пожар… Это наша Ельня догорает, а от леса, где когда-то Ведема была, одни угольки небось остались.

– Ведема?!

– Она самая, – вздохнул мужчина.

Ведема!

Память возвращалась ко мне с такой головной болью, словно по ней били кулаками.

Ведема! Древо зла, Древолаз, мой деревянный брат, Ясень, Агния Алексеевна, люди-кусты, Коринка, Пепел, Мила…

Мила уводит Коринку, та уходит, не оглядываясь. Пепел ворчит: мол, могла бы хоть в щечку чмокнуть, хоть что-то сказать на прощание.

Она сказала! Да!

Она что-то крикнула там, пролетая над лесом, я запомнил эти слова!

«Прощайте, Пепел, Александр, спасибо, спасибо, я вас никогда не забуду!»

Именно это хотел услышать Пепел.

– Не переживай, дружище, – пробормотал я. – Она будет тебя помнить всегда. Ну и меня заодно.

Я взглянул на огненные сполохи, которые озаряли темное вечернее небо, и побрел к пикапу, с трудом удерживаясь на ногах. Меня все еще штормило.

– Я не верил, что ты вернешься, – пробормотал наш водитель. – Думал, от Почтальона уже не вырвешься. Но все же остановился. Мы все тебя ждали. Особенно девчонка твоя. Вот что значит любящее сердце!

Какое-какое сердце?!

– Любящее сердце – это сила, – буркнул Потап, поддерживая меня. – Ладно, мешать не буду. Дурак я, что ли?

– Да, это было впечатляюще, – проворчал кто-то из мальчишек. – Весьма! Мы тоже мешать не будем.

Я никак не мог взять в толк, о чем они лопочут.

Поднялся в «газель» – и в глаза сразу бросилась фотография на приборной доске. Фотография улыбчивой девчонки. Давняя фотография! Краски выцвели. Лицо у девчонки бледное, глаза голубые, а раньше были…

Может, спросить у водителя, кто это? Нет, наверное, ему будет тяжело, больно будет. Да и зачем спрашивать? Я ведь и так знаю, кто изображен на этом выцветшем снимке.

«Миламиламиламила…»

Я отвернулся. Хотелось смотреть на нее всегда, но нельзя. Нельзя!

Теперь надо все забыть. Ведь об этом никому не расскажешь.

– У нас дома есть такая же фотка, – насморочным голосом проговорила Лили.

Я обернулся так резко, что потерял равновесие и плюхнулся на сиденье. Вернее, на Стаса и Кирилла, которые там устроились.

– Ложись, Лесник, – испуганно воскликнул Стас. – Ох и натерпелся ты! Ложись, отдохни.

Мальчишка пересели, а я обернулся и уставился на Лили.

– Как – фотография? – промямлил изумленно. – Откуда она у вас взялась?

– Да моя семья из этой Ведемы, – стеснительно улыбнулась Лили. – И мамина младшая сестра, тетя Галя, ходила в одну школу с Людой Смирновой. Вернее, с Милой. Она не любила, когда ее Людой называли. Они дружили. Это ведь ее фотография? Потом наши уехали в город, лет шестнадцать назад, меня и на свете еще не было, и больше мы ничего о Смирновых не слышали. Но эту фотографию я помню.

– Почему ты никогда не говорила, что родом из Ведемы?!

– А ты почему не говорил? – слабо улыбнулась Лили.

– Да никто и не спрашивал.

– Ну и меня никто не спрашивал! Слушай, а хочешь, я тебе эту фотку принесу?

Я сидел неподвижно, как из дерева вырубленный.

Стоп. Поосторожней со сравнениями.

– Я тебе не жалко? – спросил осторожно.

– Мне для тебя ничего не жалко, – вздохнула Лили. – Слышал, что Потап сказал? Любящее сердце – это сила. Принесу. А теперь и правда поспи. Нам еще ехать как минимум полчаса.

Я лег и сразу провалился в какую-то тьму. Но не спал. Никого в этой тьме не видел – только маму.

Как это она писала… «Я всегда буду ждать твоего возвращения. Всегда буду верить в чудо!»

Больше ей нечего ждать.

Как объяснить, почему Леха не вернулся?!

Пока не знаю. Но точно знаю, что о пакостях коварного деревянного человечка я и словом не обмолвлюсь. Все-таки это мой брат.

Мой деревянный брат.

Верни мое имя!

Все началось с того, что Васькин отец, Петр Васильевич Тимофеев, получил наследство от своей троюродной прабабки.

Звали ее Марфой Ибрагимовной Угрюмовой. Она одиноко обитала в деревне Змеюкино Шаманихинского района. Дом, в котором Марфа Ибрагимовна прожила свою долгую жизнь, и достался Тимофееву.

Обо всем этом он узнал